— Что, дедушка Маркел, за лозиной идти? — закончил свой рассказ Коля.
Обнял Маркел Петрович внука, потрепал большой рукой спутанные густые волосы, еще мокрые, вздохнул:
— Доброе у тебя сердце, внучок. Нелегкая твоя доля будет на этом свете.
А глаза Настасьи Осиповны слез полны.
В октябре 1861 года Коле Кибальчичу исполнилось восемь лет, а Миколе Иваницкому — девять. Приехал Иван Иосифович за сыном, но встретил слезы, мольбы ("Папа, пожалуйста, я в Конятине хочу!.."). Маркел Петрович сидел мрачный, сказал:
— Раз хлопцу здесь хорошо, чего ты?.. Иль не родные мы? А на харчи, ладно, брать буду, раз тебя гордыня заела.
На том и порешили. И держали отцы семейств совет: растут сыновья, пора думать, как дальше быть. Собственно, решено давно, традиция из веку: Кибальчичи, Иваницкие, Зеньковы — кланы священников на Черниговщине, надежная опора православной веры В Новгород-Северское духовное училище пойдут отроки, по отцовской стезе. А совет рядили один: где сыновей готовить в бурсу? В Коропе или в Конятине? К зиме вернется из Крыма больная Варвара Максимовна — не помогли ни врачи, ни южный воздух, болезнь медленно, но неуклонно делала свое дело. И порешили: в Конятине оба Николая подготовятся в духовное училище.
Маркел Петрович съездил в Короп за грифельными досками и учебниками. Буквари не понадобились — оба уже хорошо читали, а Коля мог, хоть и по слогам, немецкие и французские книги для детей читать — уроки матери не пропали даром. Писать не умели, хотя Коля лихо "печатал" слова на грифельной доске, срисовывая их с книг. Теперь сели за алфавит, прописи. Очень пригодилось Колино упорство.
А по арифметике познания учеников ограничивались детскими считалками да умением разделить по справедливости яблоки, груши, добытые в чужих садах.
Вскоре математические способности Коли поразили и озадачили учителя: ум быстрый, четкий, аналитический, все хватает на лету. Говорил при встрече Ивану Иосифовичу:
— Одарен. Прямо Ломоносов. Может, неправильно мы его… Может, лучше в гимназию?
Отец Иван был тверд: его сыновья будут священниками. Но способностями младшего гордился.
К этому времени в доме Маркела Петровича появился третий ученик, Сашко Рубанюк, одногодок Коли, — он его "откопал" на улице. Сашко был светленький, застенчивый, а в математике — бог, с Колей наперегонки задачки решали — всегда побеждал. А Коля, это было заложено в его натуре, совсем не завидовал Сашку, наоборот, восхищался им, говорил:
— Вот кто Ломоносов-то настоящий! Сашко наш!
Сашка с помощью Ивана Иосифовича одели и обули "по-пански". Помещик Сильчевский, дружный с семьей Кибальчичей, пообещал: "Закончит мальчик домашнее обучение, в гимназию отдам и пансион положу".
Только не суждено было Сашку в гимназию поступить…
На третий год обучения, до покрова, отдали родители Сашка внаймы к купцу Защанскому (рыба, мясо, колониальные товары) в Короп. Все же без лишнего рта в хате, и копейку какую в семью принесет.
…И был тихий, звонкий день, какие приходят на Украину в конце сентября, когда земля отдала людям все, что вырастили они на ней своими нелегкими трудами, и незримая усталость лежит на голых полях с колючей стерней, с сухими кукурузными быльями, с коричневыми шапками уцелевших подсолнухов на межах, из которых птицы потаскали зерна. Невесомость, прозрачность, тишина, от Десны тянет осенним холодком, паутинка блестит на солнце. Бабье лето…
Коля сидел в сарайчике за хатой, в "мастерской" колдовал над деревянными обрубками — будет фрегат под парусами.
Ворвался во двор Микола, лицо ужасом искаженное:
— Купец Защанский Сашка убил!..
— Что?
А дальше было все смутно.
Везли Сашка на телеге под рогожей, только ноги торчали в стоптанных разбитых сапогах и макушку белобрысую видно. Шатало телегу на колдобинах, и голова беспомощно болталась из стороны в сторону.