— Николай Иванович, я понимаю: социалистические убеждения… Но… Простите, борьба с правительством посредством террора, это…
— Владимир Николаевич! — Оказывается, Кибальчич уже давно прохаживался по камере, нетерпеливо поглядывая на стол. — Давайте продолжим завтра. И бумагу, вы обещали…
— Да, да! — Герард поднялся с кровати. — Простите, я несколько увлекся. С бумагой сейчас же все улажу. Я с вами прощаюсь до завтра. — Уже в дверях Владимир Николаевич, обернувшись, спросил: — А этот ваш летательный аппарат… Вы придумали его… сейчас?
— Сейчас?! — воскликнул Кибальчич. — Это мечта и цель всей моей сознательной жизни!
".Когда же это было? Первый год учебы в бурсе? Или второй? Пожалуй, второй.
Коля приехал в Короп на зимние каникулы. Мать в Крыму на лечении. Все дни Коля на улице. Опять с Грицько Зацуло сдружился, И со всеми закоропскими ребятами. Драка на окраине Закоропья забыта, выросли все, другими стали отношения, новые, серьезные.
— Ребята, айда на ярмарку!
Три ярмарки собирались в Коропе каждый год: на масленицу, в троицын день и на покров. Со всей округи тянулись на эти ярмарки возы с товарами, запряженными лошадьми и волами.
Именно так: ярмарки были не только пестрым торжищем, но и праздником, народным гулянием с балаганами, с выступлением заезжих артистов, с каруселью, с цыганами, которые разбивали свой шумный табор за городом у старицы Десны, а на ярмарку вели на цепи ученого медведя, и он, бедняга косолапый, потешал толпу за пятаки медные, плясал на задних лапах под удары бубна, с ненавистью поглядывал на своего хозяина, старого цыгана с коричневым лицом, в красной шелковой рубахе под меховой поддевкой, с золотой серьгой в левом ухе.
Самая же многолюдная веселая ярмарка — после рождества, на масленицу, как сейчас. Собирается она на главной улице города, на площади вокруг Успенской церкви.
Морозец слегка щеки пощипывает — невелик, и ветра нету: над хатами из труб — дым прямыми столбами. Да и разве замерзнешь здесь, в горячем людском столпотворении, в толкотне немыслимой?
Шныряют ребята по ярмарке — удивлению и радости конца нет.
Чего только здесь не продают!
По одному ряду — фрукты и овощи, и вроде зимы нет: краснобокие яблоки в тугих мешках, тыквы желтые, громадные, кое-какие на две части разрезаны, кавуны соленые, и к полосатым бокам смородиновый лист прилип; опять яблоки, теперь в кадках, моченые, с хрустом, откусишь — зубы холодом зайдутся; орехи грецкие коричневыми шариками, капуста квашеная, и в ней крапинки моркови, как вспышки огня; из кадок с огурцами укропом пахнет, лук желтый гроздями висит, чесночный дух с тонким ароматом перемешался; груши на прилавке разложены, с боками подопрелыми, опилки к ним пристали, потому как в опилках и хранили груши — до масленицы.
А рядом — мясной ряд: туши свиные, коровьи, телячьи. На прилавках головы скотины лежат тусклыми глазами на вас смотрят; овцы обреченно в загончике бегают из угла в угол; поросячий визг. Отворачивается Коля: жалко… Гуси, потрошеные утки, индейки; топоры стучат, теплым мясом пахнет, чуть тошнотворно. Гвалт, крик. Тут же горячие пироги продают с лотка, пар над ними: пироги и с телятиной, и с требухой, и с печенкой; здоровый мужик, пьяный уже, барана на спину взвалил, через толпу проталкивается, а у барана глаза голубые, и тоска в них смертная. Опять отвернулся Коля…
За мясным рядом сразу — балаганы. Карусель крутится, девки повизгивают, цветные юбки — по ветру. А рядом гармоника пиликает печально немного, по ширме Петрушка прыгает длинноносый, с щеками красными и толстого господина в шляпе кулаками почем зря тузит да еще приговаривает что-то смешное — толпа хохочет, по бокам себя от удовольствия хлопает.
Свисток полицейский. Господин в шляпе за ширму канул, а Петрушка на все стороны раскланивается, потом умолкнул, гармоника вдарила, и давай Петрушка "Барыню" наяривать — не остановишь. Пять шагов в сторону — на щите деревянном аршинными буквами "Женщина-змея. Младенец о двух головах. Илюша-богатырь, самый тяжелый человек на земле. Вход 20 копеек". У щита дверца в шатер, и толстый дядька в дохе до полу, с носом пористым, фиолетовым, билеты продает. Как на грех денег ни копеечки. Что там, под шатром кожаным? Больше всего поражен Коля младенцем о двух головах. "Да как же такое быть может?.."