Уселся в кресле первоприсутствующий, заняли свои места сенаторы и сословные представители, журналисты, защитники…
— Введите подсудимых… — Голос у первоприсутствующего Фукса был спокойным, даже будничным.
По залу прокатилась волна, все головы повернулись к двери в левой стене, рядом с пустующей скамьей подсудимых.
Вначале появился офицер в железной каске прусского образца и с саблей наголо, открыл боковую дверцу на скамью подсудимых.
Первомартовцы занимали места один за другим. Все взгляды присутствующих были обращены к ним, на них нацелились монокли, лорнеты, театральные бинокли.
Владимир Николаевич Герард уловил вздох… Как точно определить его? Вздох разочарования — так, пожалуй, будет точно. Нет, не похожи эти люди на кровожадных, тупых убийц, жаждущих крови.
Однако адвокат Герард ясно, отчетливо, контрастно видел лишь лицо своего подзащитного. "Спокоен, сосредоточен, выдержан. Однако что-то новое есть в нем. Что?"
Зал был наполнен шепотом, тихими возгласами, движением.
Но вот поднялся первоприсутствующий Фукс, и мгновенная тяжелая тишина повисла в воздухе.
— Во исполнение высочайшего повеления особое присутствие правительствующего сената приступает к рассмотрению… — Голос звучал размеренно и торжественно.
Тут Владимир Николаевич Герард увидел, что Николай Кибальчич наклонился к Перовской, что-то шепнул ей на ухо, и слабая, мгновенная улыбка мелькнула на лице молодой женщины.
И дальше, пока читался длиннейший обвинительный акт, пока отвечали на вопросы первоприсутствующего Рысаков, Гельфман, Желябов и другие, Кибальчич если и слушал, то только своих, а Фукса невнимательно, во всяком случае, Герард так воспринимал своего подзащитного: Кибальчич переговаривался с товарищами, о чем-то сосредоточенно думал, водя пальцем по широким перилам скамьи, иногда с явным интересом осматривал присутствующих в зале.
…Лишь после перерыва, в пятом часу дня, когда в обвинительном акте речь пошла непосредственно о нем, Николай Кибальчич, откинувшись назад и замерев, стал слушать с напряжением.
— Подсудимый Кибальчич, вы обвиняетесь в том, — голос первоприсутствующего Фукса звучал по-прежнему монотонно, и в нем чувствовалась усталость… — что, принадлежа к партии тайного сообщества, называемой социально-революционной партией, и действуя для достижения ее целей, вы пришли к соглашению с наличными подсудимыми и другими лицами лишить жизни государя императора Александра Николаевича, во исполнение какового умысла: первое. Вы принимали участие в приготовлениях взрыва царского поезда, в котором следовал император девятнадцатого ноября 1879 года близ города Александровска. — Первоприсутствующий отпил большой глоток воды из стакана. — Вто-рос… Принимали участие в приготовлении такого же взрыва царского поезда в том же 1879 году на одесской железной дороге. Третье… Изобрели, изготовили и приспособили четыре метательных снаряда, из которых два были употреблены в дело и одним из них был произведен взрыв, причинивший его величеству тяжкие поранения, за которыми последовала кончина государя императора. — По залу прокатился рокот ужаса и негодования. Сенатор Фукс помедлил, вздохнул. — Признаете ли вы себя виновным?
Николай Кибальчич поднялся, и Герард увидел: и следа не осталось от флегматичности, отрешенности, апатии, которые он видел в своем подзащитном в первой половине дня. Вот то новое, что с самого начала присутствовало в его подзащитном и лишь ждало своего часа.
Зал был буквально скован полной гипнотической тишиной. Все, не отрываясь, смотрели на главного "алхимика" "Народной воли", приготовителя адских снарядов.
— Прежде чем ответить на вопрос, — голос Кибальчича звучал спокойно, — я позволю себе определить главные задачи, поставленные перед собой партией, к которой я себя причисляю…
— Для суда представляют действительный интерес, — быстро перебил Фукс, — только ваши убеждения и задачи.
— В таком случае, — невозмутимо продолжал Кибальчич, — я имею заявить следующее. В 1874 году и в 75-м, когда преобладающим настроением в партии явилось желание идти в народ, слиться с народными массами, отречься от той среды, в которой мы были воспитаны, я тоже сочувствовал и разделял взгляды этого направления. И если бы не арест в семьдесят пятом году, который я считаю несправедливым, если бы нестрогие меры властей по отношению к деятелям, которые пошли в народ, то я был бы до сих пор там, в народе. — "Я правильно понял вас, Николай Иванович, — подумал адвокат Герард, чувствуя спазм, сжимающий горло. — Я не ошибся". — Если бы власти отнеслись к "хождению в народ" лояльно, — а цель у нас была одна: просвещение крестьянства и воспитание в нем социалистических идеалов, — если бы не было преследования партии, то ни крови, ни бунта, конечно, не было бы. Мы все не обвинялись бы сегодня в цареубийстве, а были бы теперь среди городского и крестьянского населения. Ту изобретательность, которую я проявил по отношению к метательным снарядам, я, конечно, употребил бы на изучение кустарного производства, на улучшение способа обработки земли, на улучшение сельскохозяйственных орудий…