И вошло во все расчеты близких дел, ускоряя их сроки, желание отомстить князю замужеством. Скоро созрело и понимание о возможной достойной паре — кто-нибудь из поморских князей, неважно кто, лишь бы князь и с дружиной. Этот не дыханием Мары навеянный ночной гость, а собственной волей намеченный соратник и муж стал перед Рогнедой предрешенной явью. Но как его найти, как им связаться, куда приведет он свою дружину, как отзовется такая перемена на судьбе Изяслава — в такую глубину Рогнеда старалась не проникать; замерцала для нее светлая звезда, и само знание, что она горит над унынием заславской жизни, что мерцание ее обещает лучшие времена, укрепляло душу. Обнадежившись, Рогнеда на вечерних посиделках смогла сказать искренне, без натуги и стеснения «а мой бывший…»
По весне, когда сошел в реках лед, отправились сто заславских воинов во главе с тиуном в Киев. И Сыча взяли в этот поход. Полная настала воля — иди куда хочешь: хоть в Полоцк, хоть в поморские княжества. Но далее пяти верст от детинца Рогнеда не уходила. Куда идти? Вдвоем с сыном, с котомкою на спине, отмеривая пешие версты киями? Так старцев водят поводыри, тем хлеб подают из милости к горю, но и тех не в каждый дом на ночь пускают. Кто же ее с шестилетним сыном примет и почтит? Княгиня, княжич! Где охрана твоя, если ты княгиня? Где бояре, где кони, подводы, припасы, гривны? Где твои земли? Нет ничего, нищенство, голота, все для тебя надо отвоевать у твоего мужа. Так ли дорого стоишь? И в Полоцке не лучшим будет ответ. Вот и воля: никто не держит, на все четыре стороны можно идти, но нигде, ни в каком другом месте кроме Заславля не примут ее с Изяславом, всем они чужаки, потому что нет у них земли и войска. Высиживать силу надо здесь, в заславском гнезде; не бежать, теряя голову, радуясь, что Сыч позади не уплелся. Жизнь длинная, перемен много, неизвестно еще, что летний поход принесет… Ровно никакой пользы не было в бегстве, тем более в бегстве до возвращения сотни из похода; вдруг убьют князя Владимира нынешним летом — никто не заговорен, ведь зарубили же его отца печенеги; благодаря той смерти и Владимир вышел на простор дел, а не погибни Святослав на порогах, так сидеть бы Владимиру по сей день с мышиной скромностью в Новгороде. Надо выждать, убеждала себя Рогнеда, сердце надо в узде держать, оно кличет вперед в слепом нетерпении счастья — а заведет в топь. Вот вернутся воины, расскажут, где что делается, жив ли остался, мертв ли стал киевский князь, — вот тогда и придет ясность, как им жить следующий год.
После июльских гроз вернулся в город тиун с несколькими мужиками и принес ошеломившую Рогнеду новость; князь Владимир замирился с византийцами, принял греческую веру, и плывет к нему из Царьграда новая жена — сестра василиска Василия. А за эту новую жену Владимир послал Василию шеститысячный отряд — душить восстание. И заславская сотня за малым вычетом уже воюет в Царьграде. Рогнеда помнила Ольгину церковь с крестом над крышей, ходили туда греческие купцы. Бог же у греков один, и кто молится ему, более одной жены держать не вправе. Если две — уже грех. А у Владимира шесть! Вот эта несообразность и заняла мысль Рогнеды: коли Владимир стал жить по греческой вере и есть у него новая жена, то прежние жены теперь кто? Свободны? Отпускаются на родину? Олова к своим варягам? Милолика в Болгарию? А она — в Полоцк? И с кем дети? Рогнеда призвала к себе очевидцев крещения для подробного расспроса. Выяснилось, что креститься их принудили силой, видели они, как встречал Владимир греческих попов; затем объявлено было сходиться всем к Почайне; в первый день самая малость пришла, тогда князь пригрозил. Были стычки с дружинниками, немало людей погибло в тех стычках, но собрался все-таки народ на берегу. Здесь греки сказали заходить в воду вместе с детьми, помахали крестами, покурили дымом, и розданы были всем нагрудные крестики. Прежних же своих богов на капище порубили топорами, а Перуна привязали постромками к грязной кляче, проволокли с горы по улицам и бросили в Днепр, он и поплыл вниз, сверкая золотыми усами. А царьградская жена? А прочие жены? — спрашивала Рогнеда для себя самое важное. О них ничего крещеные не знали…
Опять оказалась она в неизвестности судьбы, а слепо верить, как заславское население, что боги накажут князя за предательство древней веры, не позволяло ей знание князя. Уж коли и дружина с ним, и Добрыня крестился, и полезли в Днепр киевские бояре, и берет он женой ромейскую царевну, значит, все им обдумано, учтено, высчитано, и ничего с ним не случится. Отточился его ум с времен полоцкого погрома, любит его удача, даже от ножа, от верной смерти оберегла его судьба. Нет, не будут мстить ему боги. Сломил он силу старых богов. Смело и дерзко! Решил — и порубили их в щепу, и поплыли обломки по днепровской воде. Тысячу лет им кланялись, никому и мысль не приходила отречься. А он решился. Так это боги, они жизни в руках держат. Пращуров не побоялся, что ж о ней говорить. Коли все обдумал и рассчитал, то и дальнейшая жизнь ссыльной жены Гориславы определена им в мыслях напрочно. Уже решил он ее участь. Теперь она для него не жена, она — мать заславского князя. Как же он обойдется с нею?