Глава тринадцатая
Отец Симон быстро пересек двор и вошел в келью Анастасии. Здесь он перекрестился на икону и сел в кут, волнуясь сомнением: поймет ли мать Анастасия смысл искренней молитвы в этом году, когда отец небесный внимает с особенной чуткостью. Дышала жаром натопленная печь, Анастасия бросала в парящий горшок жменьками травы.
— Что почитать тебе, мать Анастасия? — спросил Симон.
Анастасия, подумав, сказала: «Почитай про города, что бог истребил».
— Это я не однажды читал, — возразил поп Симон, — лучше что- нибудь другое почитаю.
— Не надо другое, — отказалась Анастасия. — Читай что просят. — И добавила радушнее: — Жарко, кожух бы снял.
Отец Симон послушно разделся. Положив руки на колени, он отрешился от Анастасии, пальцы словно прикоснулись к листам святой книги, листы зашевелились, с нежным шорохом ложась один на другой, и явился нужный — заполненный округлым греческим письмом. А из буквиц стало возникать видение белых песков, и посреди них стояли города Содом и Гоморра, и отец Симон стал рассказывать, что видел.
«В Идумейской пустыне стояли два города. Все дал им Господь: каменные дома, воду, деревья, стада и птицу. И заленились содомляне молиться, утратили Бога в сердце, приняв за счастье буйную радость порока. Не осталось греха, который здесь не умножился бы стократно. И решил Господь сжечь города, предавшие чистоту духа, ибо возопили грехи о должном отмщении. И сказал Он праведному Аврааму, что сожжет Содом и Гоморру. „Господи, — спросил Авраам, — но если есть в городах праведные, неужели праведных сожжешь вместе с грешными?“ — „Нет, — ответил Господь, — если есть там хоть десять праведных, не сожгу“. Но и десяти праведных не отыскали ангелы в Содоме. Все блудодействовали, грабили, воровали, и грязь лжи заполнила города. Только праведный Лот держал семейство свое в чистоте. Явились к нему ангелы и сказали: „Господь сожжет города, уводи своих, кто достоин“. И взяли ангелы за руку его самого, жену его и двух дочерей его и вывели из города и сказали: „Спасайтесь, но не оглядывайтесь назад, ибо велико будет ваше несчастье!“ И только тронулись они прочь по дороге, как выпал на виновные города дождь из смолы, и понеслись из пожарища молящие крики грешных. Жена Лота возжалела палимых, содрогнулось ее сердце, оглянулась она назад — и превратил ее Господь в соляной столп».
Отец Симон очнулся, буквы на листах стали таять, виденье ушло, он увидел, что Анастасия стоит у печи, расслабленная состраданием. «Великая мудрость дана в этой притче, — сказал отец Симон. — Нельзя глядеть в прошлое. Кто оглядывается — тот яко столп недвижимый на одном месте стоит». — «Что понимаешь ты, отче, — тихо отвечала Анастасия. — Кто не оглядывается — у того сердце соляное. Что лучше?»
— «Не надо, мать Анастасия, — сказал поп Симон. — Прошлое в омут времени упало. Искать его — следом кидаться. Погибель». — «Там погибель, и тут смерть, — сказала Анастасия. — Вот, — дотронулась до платья, — сама по себе скорблю». — «Что же скорбеть, — вздохнул поп Симон. — Жизнь идет…» Тут он спохватился, но слово уже вылетело, задело мать Анастасию, и на лице ее появился тот суровый прищур, когда сквозь болота и дебри, сквозь полутысячу верст земли видела она Полоцк и начало своих бедствий, положенных приездом неожиданных сватов. Да, жизнь идет, думала Анастасия, бежит время, несется вскачь, как в седле. Вот поп Симон, десять лет назад ни единой седины не было, локоны черные до плеч опадали, теперь поределись, и седые пряди не вьются.