Вот встретились. Поп Симон поглядел на нее с состраданием и показал рукой на сани. Там лежали плоский дерюжный сверток и седло.
— Что? — не поняв, спросила она.
— Волки, — объяснил звонарь. — Всего и осталось — меч. От него меч, от коня — седло. — Он тяжко вздохнул и повел сани в посад отдать семье вещи.
Мать Анастасия побрела в свою келью, закрыла дверь на запор и, как удавленная, повалилась на лавку. Почти вослед дверь задергалась под рукою отца Симона, и проник в избу его отчаянный, как стон, голос: «Мать Анастасия! Открой мне, мать Анастасия!» — «Молюсь, поп Симон!» — сказала она и более не отвечала.
Надо было подняться и пойти на несчастный двор, где уже отмечали плачем внезапное сиротство дети и голосила Рута, проклиная нежданное и конечное крушение жизни. Мать Анастасия знала, что ей необходимо идти, и не могла встать, прибитая тяжестью мучительного прозрения — жила она для своих и чужих бедствий. Себе надо было говорить правду: Рудый погиб, исполняя ее дело; она была виновницей его страшной смерти, и Рута, проклинавшая сейчас судьбу, могла с равной правотой проклинать ее, Рогнеду, свою подругу.
Глава шестнадцатая
И все же мать Анастасия пришла к Руте и пережила здесь свой худший час. «Зачем, зачем была ему эта охота?» — взывала в прошлое Рута, и колом входил в мать Анастасию этот вопрос. Пожалел Рудый обездоленную княгиню, и за эту жалость разорвала его стая волков.
Слышался матери Анастасии костяной лязг волчьих клыков, видела она перед собой полукружье безжалостных глаз, кровавое месиво, разбросанные по льду кости — дорого брала судьба за ее путь назад; неужели все кровью и кровью, и это не последняя, думала мать Анастасия.
Чуть позже рассказал ей поп Симон, что увидел на Свислочи: как заржала и остановилась лошадь, как мутило их со звонарем от вида обмерзлых кровяных полос и пятен, как рубили секирой полынью и заталкивали под лед мерзлые останки, куски кожуха, сапог, конский череп, чтобы не обезумели от страшного зрелища сыны и Рута, если бы вздумалось им поехать на место отцовской гибели. Меч же и седло привезли в подтверждение смерти. Мать Анастасия плакала, жалея и винясь; поп Симон ее утешал.
Как грешница, заходила она теперь к Руте. Точило ее желание стать посреди избы на колени и сказать им, терпевшим печаль: «Бейте меня, это я послала его!» Но нельзя было открывать такую тайну, и мать Анастасия засела в избе. Рута сама пришла к ней — седая, скорбная, обессиленная — как бы прощаться перед смертью. Рудый погиб, защитить ее некому, и сокрушается вся жизненная основа: женатый пасынок гонит ее с детьми прочь, может, дотерпит до весны, а куда весной? Одно остается — отдать детей в работники людям, а самой выйти ночью на лед, зажмурить глаза и призвать ту же стаю…
— Что ты, Рута, ты что, — кинулась ласкать подругу Анастасия. — Не хорони себя. Я помогу, — и поняла, как поможет.
Мать Анастасия пошла к тиуну. Тот спал после обеда, Анастасия велела его разбудить.
— Середа, — сказала она властно, — никогда не просила у тебя ничего, а теперь прошу. — Тиун насторожился. — Прошу, мне это важно. Помоги Рудого жене. ты ведь знаешь — она моей ключницей была, подруга с детских годов. Пасынок ее не стерпит; где ж ей жить? Заступись.
— Чем же я помогу? — вздохнул тиун; бытие Руты его не волновало. — Сама подумай, княгиня. Избу срубить? Пахать, сеять, косить? Корову дать? Разве одна она сиротствует?
— Но разве ее дети от Рудого бесправны? — спросила Анастасия.
Что ж поделить у них? — усмехнулся тиун. — Избу надвое? Анастасия задумалась, словно оценивая истинность его ответа, и предложила:
— Так отпусти ее в Полоцк. Князь Изяслав на свой двор возьмет. Я напишу ему…
— Пусть идет, — согласился тиун.
— Идет! Недалеко она уйдет в такую пору. Сани дай, Человека в охрану. Скажи пасынку, чтобы харчи с нею разделил, овес. Вот уже и двое саней надо. Ты не бойся, твое не пропадет — еще и прибавится. Рута для князя Изяслава не чужая, до семи лет нянькой была.
— Хорошо, княгиня, — кивнул Середа. — Сделаю.
Вот и все, думала Анастасия, теперь Рута вернется в Полоцк. Вот какой случай ей потребовался — волки и кровь. Вот кто расскажет Изяславу всю правду, всю ее жизнь в полноте бедствий. Неужели эта кровь откроет дорогу и ей, бывшей княжне Рогнеде, бывшей княгине Гориславе, бывшей монашке Анастасии… И было суждено Рудому своею смертью отпустить на родину жену? Уж и позабыла Рута о Полоцке, а придет туда первой. Неужели эта сцепка случайностей обретет смысл и знали про нее те вечные вестницы? Мать Анастасия стала оглядываться вокруг, но три богини ей не показались…