Монополия внешней торговли обеспечивала активный торговый баланс — превышение экспорта над импортом — и этим ограждала страну от того унизительного положения, в каком была царская Россия. Монополия внешней торговли давала возможность покупать товары за границей у их производителей и продавать советские товары их потребителям за рубежом, минуя посредников.
В октябре 1922 года вопрос о монополии внешней торговли стоял особенно остро.
6 октября 1922 года Бухарину и Сокольникову на Пленуме ЦК РКП (б) удалось протащить предложение, подрывающее монополию. Ленин из-за болезни не присутствовал.
Красин всё же решил потревожить Ильича. Другого выхода не было. Коллегия Наркомвнешторга поручила «товарищу Красину переговорить с товарищем Лениным о возможности приостановки проведения в жизнь данного постановления и перенесения его на рассмотрение ближайшей партийной конференции».
Ленин обещал сделать всё возможное. «С этого момента я понял, что монополия внешней торговли спасена», — писал потом Красин. В письме к Пленуму ЦК, который был назначен на 18 декабря 1922 года, Ленин резко осудил капитулянтов Бухарина, Сокольникова и их приверженцев, решительно поддержав Красина.
Ленин был резок: «На практике Бухарин становится на защиту спекулянта, мелкого буржуа и верхушек крестьянства против промышленного пролетариата, который абсолютно не в состоянии воссоздать своей промышленности, сделать Россию промышленной страной без охраны её никоим образом не таможенной политикой, а только исключительно монополией внешней торговли»1.
Пленум ЦК РКП(б) 18 декабря 1922 года подтвердил необходимость сохранения и укрепления монополии внешней торговли.
Глава одиннадцатая. Умер Ильич
Метель кончилась ночью, но Красину всё ещё слышался её скорбный рыдающий голос: «Умер, умер». Эта смерть была неожиданной, страшной.
Красин сидел в кабинете, тяжело опершись локтями на стол. Он не слышал надрывных звонков телефона.
Вчера вечером умер Ленин. Наверное, потом скажут о его бессмертии. Обязательно скажут. Ильич действительно бессмертен. Красин не мог сейчас заглядывать вперёд. Как жить без Ленина?
Сейчас боль. Бесконечная скорбь! Трудно словами выразить то, что чувствовал он, узнав о смерти Ильича.
Россия, весь мир затихли в горе. Сквозь посвист ветра слышен плач миллионов людей.
Красин выходит из оцепенения. Он, его партия в эти дни не имеют права на слабость.
Непривычно тихо в ЦК. Люди почти не разговаривают, боясь нарушить скорбную тишину.
Красин член комиссии по похоронам. Вместе с рабочими, почти не заглядывая домой, он обогревает кострами сбронированную лютыми морозами землю, долбит её — строится временный мавзолей.
Потом воскресенье. Гудки и минуты, когда жизнь остановилась.
Вечером, в пустой, холодной квартире он не находит себе места. Снова боль, боль, боль. И не с кем её разделить.
Самый близкий человек, друг, в Петрограде. Теперь этот город навеки станет городом Ленина. Туда, в Ленинград, к Тамаре Владимировне Миклашевской пойдёт это письмо, эта боль. Она поймёт.
«...Пишу тебе в воскресенье, только что похоронили Ленина. Вся эта неделя, как какой-то сон. И горе и скорбь невыразимы, и сознание чего-то неизъяснимо великого, точно крыло Истории... коснулось нас в эти жуткие и великие дни».
Она мало знала Ленина. А он знал, как себя — десятки лет счастья работы рядом с Ним. Никитич — Красин был с Ильичём до последних месяцев, дней и часов. Последние часы были мучительны.
«... Мука Владимира Ильича состояла в неспособности самому припоминать слова и говорить что-либо. Он был буквально в положении человека, на глазах у которого происходят понятные ему события, надвигается какое-нибудь несчастье, и он видит это всё и знает, как этому помочь или как-то предотвратить, но у него нет способа сообщения с людьми, он не может им ни написать, ни крикнуть о том, что видит и знает!»
Это письмо он будет писать долго-долго, пока хоть немного притупится боль, он будет рассказывать ей всё, что знает, и только об Ильиче.
«...Всю свою жизнь, вплоть до мельчайших деталей, вроде выбора квартиры, Владимир Ильич располагал так, как это политически было целесообразно, как было лучше для борьбы и работы...»
Что это — опять гудки? Красин вслушивается. Смотрит на часы. Да, за письмом он просидел всю ночь. А гудки — они возвестили, что наступил трудовой понедельник.