Выбрать главу

Шли годы. Но Игнатьев стоял у «денежного ящика», как часовой, и эмигранты ничего с ним не могли поделать.

Зато господин председатель совета министров Франции Пуанкаре мог. Он и уведомил Игнатьева, что всякие деловые отношения с ним порываются и текущий счёт Игнатьева в «Банк де Франс» закрывается. Этого следовало ожидать. Но как обидно, что такое печальное событие произошло незадолго до восстановления дипломатических отношений с СССР. Ещё немного — и Игнатьев смог бы передать эти деньги советскому послу, после чего считал бы, что он с честью выполнил долг перед Россией.

Неожиданно помощь пришла от жены. Эта скромная, тихая женщина вдруг заявила — «повоюем». Нужно опротестовать решение Пуанкаре через суд.

Игнатьев засел за составление соответствующего документа. И через несколько дней принёс его политическому врагу Пуанкаре, сенатору де Монзи. Сенатор пришёл в восторг. Да, славно, славно можно будет насолить этому зазнайке — Пуанкаре. Недаром его, де Монзи, считают хитрейшим и умнейшим юрисконсультом. Сенатор говорил правду. Уже через несколько дней Монзи добился, что суд задержал выполнение приказа Пуанкаре. А вскоре грянуло 12 мая 1924 года, и к власти пришёл Эррио.

Через некоторое время Алексей Алексеевич с облегчением узнал, что в Париж приехал Красин. Вот теперь — действительно, всё. Остаётся только передать с рук на руки документы. Хотя нет, он обманывает самого себя. Ведь ему-то хочется «пристать к лебедям». Ему хочется в Россию. Скоро 20 лет, как он её покинул. А примут ли «бывшего», поверят ли, оценят его бескорыстное служение Родине? Ведь совсем недавно, повстречавшись на Лионской ярмарке с хорошими русскими людьми, обслуживавшими Советский павильон, он по их совету съездил в Берлин. Вернее, чуть ли не пешком шёл, так плохо в послевоенной Германии с транспортом. Был в Советском посольстве. Там ответили неопределённо — мол, запросят руководство. Правда, посла не было. И разговаривал он с советником. Но с того дня уже много воды утекло.

Говорят, что Красин был правой рукой Ленина, комиссар, член большевистского Центрального Комитета, может быть, ему и не надо «запрашивать руководство», чтобы выдать Игнатьеву советский паспорт и визу в СССР...

Игнатьев размечтался. Сколько раз он читал, сколько раз слыхал от русских об их тоске по простой берёзе...

Сентиментальность? Нет! И не поймут это те, кто прожил всю жизнь на родной земле. Берёзка — а ведь во Франции они не растут, во всяком случае он их не видел.

Игнатьев решительно берётся за перо. Письмо короткое. Он просит советского посла принять бывшего военного агента России.

Письмо Игнатьева принесли вместе с газетами. Леонид Борисович имел обыкновение читать сначала газеты. И белоэмигрантские тоже. Хотя суворинское «Вечернее время» даже в руках держать неприятно. Письмо Игнатьева случайно попалось ему на глаза. Какое совпадение! Вот письмо Игнатьева, а вот суворинские газеты. Господи, чего только тут нет. И конечно, вывод, что переход «генерала графа Игнатьева на сторону большевиков — измена русскому делу».

Н-да! Красин, конечно, слыхал об Игнатьеве. Знает он и о его появлении в Берлине, его просьбе выдать советский паспорт.

Но Игнатьев так долго пробыл во Франции, так усердно работал на «войну до победного», что он, наверное, и не представляет, какие перемены произошли у него на родине. Нет той России, по которой он томится, скучает. Нет даже того мужика, которого он знал в своём Чертолинском имении, не говоря уже о тех кавалергардах, пажах, великосветских львицах, с которыми был на короткой ноге.

За него, правда, говорит и вот эта белоэмигрантская травля, и то, что он сохранил для России 200 миллионов франков.

Но их ещё нужно получить.

Леонид Борисович вызвал секретаря.

— Ко мне придёт на приём бывший военный агент России и бывший граф Алексей Алексеевич Игнатьев. Очень прошу вас встретить его как подобает, даже с некоторой торжественностью. И вот ещё что, когда будете провожать в мой кабинет, откройте дверь и громко, внятно скажите: «Товарищ Игнатьев». Поняли? Товарищ, а не гражданин и не господин. Это важно.

Знакомый двор, посыпанный мелкой промытой галькой. И незнакомая приёмная, на площадке парадной лестницы. Видимо, посольство ещё не обжилось.

Рослый блондин с большим чубом, русский, в этом нельзя ошибиться, вскочил из-за стола навстречу Игнатьеву.

— Леонид Борисович уже предупреждён о вашем приходе и просит вас обождать.

«Ишь ты, предупреждён! Наверное, из окна увидели. Хотя, кто из этих людей может знать его, Игнатьева, в лицо? Ну да не стоит ломать голову». Игнатьев оглядывается. Как здесь стало чисто, прибрано. И в то же время просто. Эту простоту он почувствовал уже по тому, как секретарь назвал посла по имени и отчеству. Такое только в России встретишь.