Блондин тряхнул чубом, широко открыл дверь в кабинет.
— Товарищ Игнатьев!
Игнатьев даже приостановился. «Товарищ»!..
Красин из-за своего стола заметил замешательство Игнатьева.
Что же, расчёт оказался правильным. Бывший граф, если он действительно хочет стать советским человеком, должен сразу почувствовать, что ему «открыли двери», остальное ещё нужно заслужить.
Красин говорил вначале более сурово, чем обычно. И это тоже было оправдано. Генерал Временного правительства встретил Октябрьскую революцию во Франции, а не в России.
Игнатьев это понял сразу. И ни о чём не просил.
Разговор протекал в простом деловом тоне, свойственном Леониду Борисовичу. Он был любезен, шутил, с удовольствием выслушивал характеристики деятелей Французской республики, которые давал Игнатьев.
В конце беседы Игнатьев и Красин обменялись письмами, которые набросали тут же, за столом посла.
«(Бумага с государственным гербом СССР)
г. Париж, 15 января 1925 года.
№ 248
Бывшему Военному Агенту во Франции А. А. Игнатьеву.
В предвидении предстоящих переговоров с французским правительством по урегулированию финансовых вопросов, я считаю необходимым предложить Вам поставить меня в курс тех русских денежных интересов, кои Вы охраняли здесь по должности Военного Агента до дня признания Францией Правительства СССР.
Полномочный представитель СССР во Франции
«(Бумага на бланке Русского Военного Агента во Франции)
на № 248
Полномочному Представителю СССР во Франции Л. Б. Красину
г. Париж 17-го января 1925 года.
Я счёл долгом принять Ваше обращение ко мне от 15-го января за приказ, так как с минуты признания Францией Правительства СССР оно является для меня представителем интересов моей Родины, кои я всегда защищал и готов защищать.
«Часовой» сдал свой пост «разводящему», но ещё пройдёт много лет, когда его заслуги будут признаны и бывший генерал Временного правительства станет советским генералом.
В конце декабря 1924 года было организовано Советское торгпредство, и уже 1 января нового, 1925 года оно начало работать.
Промышленники охотно откликнулись на советские предложения, и размещение заказов шло успешно. Операции торгпредства стали выражаться в суммах, далеко шагнувших за десяток миллионов долларов.
Перспектива политических переговоров была неясна. Эррио был красноречив, когда ратовал за франко-русское сближение! Но тогда под ним не было кресла премьера.
Видимо, это кресло имеет свойство умерять предвыборный пыл левых, как только они садятся в него.
Леонид Борисович, после первых визитов вежливости, после того, как побывал на различных официальных и неофициальных приёмах, пришёл к выводу, что обстановка во Франции мало способствует урегулированию взаимных претензий. Кабинет Эррио неустойчив, у него много могущественных врагов.
Красин при первом же визите к премьеру поставил вопрос о возвращении Советскому Союзу военных судов Черноморского флота, интернированных Францией в Бизерте. Эррио ещё до признания СССР обещал это сделать.
Красин не случайно начал с флота. Его принадлежность Советскому Союзу никем не оспаривалась. Значит, весь вопрос сводился к доброй воле французского правительства. Вернув корабли, оно тем самым продемонстрировало бы своё желание идти по пути нормализации отношений с СССР.
Эррио повёл себя в этом деле как-то странно. Оказывается, своей властью он флот вернуть не может, все документы по этому делу направлены в особую комиссию, а господин посол, конечно, должен знать, что в комиссии всякий вопрос, касающийся СССР, так или иначе увязывают с признанием Москвой старых русских долгов.
Что же, Леонид Борисович мог только доставить себе удовольствие в самых незначащих фразах дать почувствовать премьеру, что он понимает его неловкое положение, возникшее в связи с отказом выполнить им же данное обещание.
Эррио поспешил распрощаться.
Вскоре Красин уехал в Москву, чтобы поделиться первыми впечатлениями о франко-советских политических отношениях.
Кабинет Эррио недолговечен. Он не справляется, да и не в его силах справиться с эмиссией франка. Франк катастрофически падает в цене, страна наводняется бумажными купюрами. Франк свалит кабинет Эррио. Но если к власти придёт, скажем, Пенлеве, это ещё больше затруднит ведение политических переговоров. Собственно, Пенлеве не так уж страшен, но в Министерстве иностранных дел тогда наверняка воцарится Бриан, а в Министерстве финансов — Кайо, с ними будет тяжелей.