Не так уж много времени прошло с тех пор, как Леонид Борисович покинул Москву, чтобы обосноваться в Париже. Но только подъезжая к белокаменной, понял, как соскучился. И не только по Москве, а вообще по России. Вспомнились последние годы. Англия и Голландия, Германия и Италия, Франция. Но только в России он дома. После смерти Ильича ему стало труднее работать.
Ильич! Сколько раз вдвоём в кремлёвском кабинете они мечтали о будущем, решали сотни вопросов, спорили. Но всегда понимали друг друга. Теперь Ильича нет, и что-то изменилось. Он слишком мало бывает в Москве, чтобы ответить на этот вопрос. Но ясно, что тот холодок, который был всегда между ним, Красиным, и Сталиным, теперь ещё больше усилился.
Вот, бывало, Владимир Ильич вспылит, пообещает выгон «с треском», а вечером придёт к нему в кабинет и ругается, что Красин всё ещё корпит над бумагами, мало отдыхает. Схватит за плечи и вон из кабинета — к Надежде Константиновне чай пить.
Пожалуй, и сейчас кое-кто в Москве позлорадствует относительно не слишком-то удачного начала переговоров с Францией!
Вернувшись в Париж из Москвы, Красин сразу же почувствовал, что Франции ныне не до России. В парламенте никто и не вспоминал о русских долгах, никого не интересовал и ход переговоров с СССР.
Франция жила правительственным кризисом. Вернее, не Франция, а те её круги, с которыми Леониду Борисовичу так или иначе, как послу, приходилось всё время сталкиваться.
Каждый день Советское посольство отправляло в Москву краткую рапортичку о ходе парламентской борьбы. Эррио заботился только о собственной голове, причёска его уже не интересовала.
В один из таких дней, когда на улице де Греннель было затишье, Любовь Васильевна зашла в кабинет мужа.
— Ты сможешь сейчас поехать со мной?
Красин хотел было поинтересоваться — куда? Но не спросил, вообще-то ему всё равно. Ехать не хотелось. И только уловив за дверью торопливый шёпот дочерей, он согласился.
День выдался прохладный. В прозрачном мартовском воздухе был слышен каждый звук. Уж этот Париж! Автобусы визжат, скрипят, хоть зажимай уши. Шофёры не любят притормаживать и нещадно жмут на клаксоны. Какое разительное отличие от Лондона! Там улицы только шуршат.
Надрывный скрежет тормозных колодок возвестил, что они приехали.
Музей восковых фигур. И что это Любовь Васильевне взбрело в голову? Хотя дочкам будет интересно.
Красин пропустил своих «дам» вперёд, на минутку задержался. Когда оглянулся, они исчезли, словно уже не раз бывали в этом доме.
Леонид Борисович настроен скептически. Конечно, воск хорошо передаёт фактуру человеческой кожи. Из него можно вылепить всё, что угодно. Но вот перед ним фигура Робеспьера, разве он таким был? Прилизанным адвокатишкой? Нет. Красин как бы видит его в последние часы жизни — изуродованного палачами, с простреленной челюстью. В час казни её поддерживала холщовая повязка.
А это что за господин? Любовь Васильевна сделала шаг назад, чтобы полюбоваться эффектом. Дочки взялись за руки — они ждали улыбки отца, чтобы пуститься в пляс.
Красин узнал себя. Но не улыбнулся. Фигура сделана мастерски. Среди «знаменитостей» он первым из советских людей удостоен такой «чести». Но почему-то не хочется смотреть на своего воскового двойника. В нём нет жизни. Таким Красина увидят только в гробу.
Прогулка не принесла радости.
Машина резко затормозила у дома № 25 по улице de Marignan. Видно, не часто у этого крыльца останавливались автомобили. Консьержка явно перепугалась. Из машины вышел пожилой человек, приветливо поднял шляпу.
— Могу ли я видеть господина Онегина?
Консьержка заметила, что господин говорил с лёгким иностранным акцентом. Потом ей в глаза бросился красный флажок на радиаторе автомобиля. Русский, советский!
— Как же, как же, месье Онегин дома... но он очень болен... — Консьержка приготовилась к длинному монологу.
Но Красин не стал слушать. Если Александр Фёдорович болен, то тем более он должен его немедля навестить.
Когда Леонид Борисович вошёл в квартиру, то сразу вспомнил Анатоля Франса. Это у него он читал о квартирах, в которых стены сделаны из книг. Огромнейшие шкафы тускло поблёскивали кожаными корешками. В промежутках между шкафами — картины, портреты, акварели. Да, это квартира-музей. «Онегинский музей», хранящий бесценные реликвии — пушкинские рукописи, издания его сочинений, переводы, в общем, всё, что связано с Пушкиным.