Пробовал заснуть — куда там. Только прикроешь глаза, начинается какой-то круговорот, чьи-то лица, и среди них лицо этого грека, обрывки мыслей, жёлтые молнии.
Красин открывает глаза. Ему больно смотреть на солнце. С трудом захлопнул крышку иллюминатора. Стало легче.
Лежит, стараясь не двигаться. Думает, хотя и это трудно. Наверное, легче вспомнить о приятном, радостном. Это Иван растормошил сегодня прошлое.
Каспийское море. Баку. Что ж, там поработали неплохо. Одна «Нина» — типография ЦК РСДРП стоит многого... Да, было много хорошего, о чём можно вспомнить с доброй улыбкой.
Удивительный всё-таки город Баку.
Европа или Азия? А может быть, части света побратались в нём?
Город на берегу двух морей. Море Каспийское год от года мелеет. Море бакинской нефти разлилось к берегам многих континентов. Каспийское море ревниво — никого не пускает к морю нефтяному. И люди копошатся на берегу. Маленький клочок прибрежной земли, какие-нибудь 200 десятин. Но здесь половина всей мировой добычи нефти. За последние 40 лет нефть в 15 раз увеличила население Баку. И эта набережная, и даже деревья — они выросли в Баку только потому, что здесь нефть. Раньше Баку почти не видел деревьев. Они не росли из-за свирепого норда. Ветер валил, вырывал их с корнями. Нефтяные тузы хотели зелени, тени. Они не жалели денег на посадки.
Норд! Говорят, что само название Баку происходит от персидского слова, означающего удар ветра.
Чёрный город. Это и есть нефтяной Баку. Здесь дымят нефтеперерабатывающие заводы. Воздух — сажа. Жирная, чёрная, она въелась в дома, впилась в лица, в души. Чёрный город — страшный город безвременных смертей. Чёрной нужды.
От моря уступами карабкаются в гору дома. Европа остаётся на берегу. На горе Восток. Дома обмазаны глиной, плоские крыши собраны из тонких досок. На верху кир — нефтяная земля. Пол тоже покрыт ею.
В столице нефтяного царства всюду пахнет нефтью.
Грязно на узеньких улочках, и тесно в яркой говорливой толпе. Азербайджанцы, грузины, армяне, татары, персы, греки. Это их улицы, их дома. Датчане, англичане, немцы — только гости. Тут мечети и мечетки и старая крепость с круглой Девичьей башней. Девичья теперь маяком служит.
Красин деятельно изучал Баку. По длинной набережной он часто ездил в коляске, по грязным улицам бродил пешком. Сколько тогда забот сразу свалилось на его голову. И строительство и партийные дела. Он уже тогда ведал финансами партии. И все требовали денег. А где их достать? Деньги нужны, чтобы купить печатную машину для большой подпольной типографии.
Была в Баку нелегальная типография, её организовали Ладо Кецховели и Авель Енукидзе. Их арестовали. Правда, машину удалось спасти. Но она старая, на ней не сделаешь много оттисков. А ведь бакинцы обещали Ленину перепечатывать «Искру» для всей России прямо с матриц. Нужна машина того же формата, на которой печатается «Искра».
Леший его знает, где раздобыть денег. Конечно, можно было бы обложить «данью» кое-кого из местных интеллигентов. Они довольно охотно жертвуют на нужды социал-демократии. Но больно много болтают. Да и недавно он произвёл уже такие «изъятия из кошельков».
Во времена студенчества, помнится, устраивались всевозможные благотворительные концерты, сборы с которых исчезали раньше, чем заканчивался последний номер.
Но в Баку он недавно. И никого из тех, кто мог бы взяться за организацию благотворительного концерта, не знает.
Концерты? Их почти каждый вечер даёт приехавшая на гастроли Вера Фёдоровна Комиссаржевская. Великая актриса и, говорят, чудесный человек. А что, если попробовать уговорить её?
...Красин остановил коляску. На набережной полно народу. Вечер тёплый, лёгкий ветерок приятно овевает лицо, путается в бороде. Солнце садится в море, как в раскалённую докрасна печь. И розовые облака, словно клочки цветной ваты, втягиваются в открытую топку, спеша, толкаясь, оставляя следы на воде и земле.
Красин отослал экипаж. И в нерешительности прохаживается вдоль набережной. Зайти в театр или не заходить?
Билеты давно распроданы, а желающих попасть на выступление Комиссаржевской очень много. И каждый рассчитывает на случай. Наступают друг другу на ноги. Извиняются, шарят глазами в надежде перехватить билетик.
Завсегдатаи сбиваются в кучки. Сплетничают в спину важным господам и дамам, перед которыми тучный швейцар широко распахивает двери.
Леонид Борисович вдруг почувствовал себя студентом. В Петербурге он всегда мечтал проскочить на галёрку.