И так тянулись дни, недели, месяцы. Они были действительно подпольщиками в полном смысле этого слова. Раз в две недели с восьми до одиннадцати вечера печатники получали «отпуск» в город. Позже одиннадцати никому не разрешалось возвращаться домой.
Жалованье 25 рублей в месяц. Они шли в общий котёл. Из этой суммы иногда выделяли ссуды на сапоги или рубаху.
В конюшню в ящиках привозили бумагу. В ящиках же увозили готовую продукцию и никто, буквально никто, не знал, что в этих ящиках — большевистская литература.
Так прошёл год.
Никаких провалов. Не замечено слежки.
А нервы напряжены. Наверное, только этим можно объяснить принятое решение — при аресте оказать сопротивление. Работали с револьверами на боку.
Литература шла нескончаемым потоком.
Ну вот, как будто целый год провёл в бакинском подполье. А ведь в 1904 году ему пришлось уехать из Баку, чтобы быть ближе к столице, из центра руководить всеми «техническими» мероприятиями партии. Тогда «техника» была ещё очень примитивной.
Да, техника была тогда примитивной и всё же, как успешно работала «Нина». Наверное, где-нибудь в Женевском архиве ЦК хранятся отчёты Авеля Енукидзе. Красин их читал и пересылал за границу.
Отчёты писались немного торжественно. «Сегодня день Авеля!» Это означало, что Енукидзе потеснит печатников, будет шипеть, если кто-нибудь оторвёт его от толстой бухгалтерской книги, в которую он тщательно записывал — куда, каким весом и какая литература отправляется. Потом эти списки тщательно перепечатают тут же в типографии и отошлют в Центральный Комитет.
И сегодня типографщики не огрызаются, более того, с удовольствием прислушиваются к стуку костяшек на бухгалтерских счётах.
К полудню Енукидзе позволил себе разогнуть спину. И все как по команде бросили работу, остановили печатный станок.
Это что за безобразие?!
Но Авель не успел выругаться. Его подхватили, чуть не волоком пронесли по подземелью и выпихнули в нишу.
Боже мой, какие ароматы ударили в нос!
И чего только нет на столе. Даже вино! Это уже лишнее. Но протестов не приняли.
Когда все уселись, Стуруа взял на себя роль тамады. Конечно, не по праву. Авель старше. Но он не оспаривал своих прав, ибо никак не мог догадаться, по какому поводу всё это великолепие.
Вано начал издалека. Припомнил товарищей, которых уже не было с ними, помолчал, когда назвал имя Кецховели, убитого в тюрьме, и, наконец, объяснил причину торжества.
И в самом деле, как это Енукидзе угораздило забыть, что сегодня тираж печатной продукции «Нины» перевалил за миллион экземпляров. Вот это славно! Пусть кто-нибудь назовёт другую подпольную типографию, которая могла бы похвастать таким тиражом.
Празднество затянулось до вечера. Оно разрядило атмосферу некоторой скованности, которая царила среди печатников в последнее время.
Где-то Авель читал, что такое случается с экипажем небольшого судна, долго, очень долго, плавающего вдали от берегов.
Они, «маленький экипаж» маленькой типографии, два года оторваны от «берегов».
И потому бывают срывы. Жёсткий режим не всем по силам. Кое-кто нервничает, взрывается по пустякам.
Авель как-то незаметно взвалил на свои плечи роль миротворца. Нет, он не уговаривал, не журил и морали не читал. Но выдастся свободная минута, вытянутся на тахте усталые печатники, а Авель уже что-то рассказывает.
Откуда у него эти истории? Авель и сам не знал. Память цепко хранила события далёкого прошлого, в голове плотно оседало прочитанное, будь то история социалистических учений или астрономия.
Именно астрономия, наука несколько отвлечённая, стала предметом увлечения затворников.
Нашлась и обсерватория — небольшой закрытый со всех сторон дворик.
Ясны ночи в Баку, звёзды по южному крупные, загадочные. Приятно лежать на спине и слушать неторопливый рассказ Авеля о созвездиях, знаках Зодиака, туманностях, галактиках. И если Енукидзе иногда и повторялся, никто не прерывал его — звёзды успокаивали, умиротворяли, раздвигали дворик — закуток их добровольного заточения.
Сегодня они тоже добились первых «космических» результатов. Подумать только, миллион! Енукидзе подсчитал, что это 548 пудов литературы — 516 дошло по назначению, 32 провалилось, из них 20 в Самаре. Гудронная маскировка подвела.
Волжский путь был закрыт, пришлось пользоваться услугами железной дороги. Обходилось это дороже, да и привлекало больше внимания всяческих соглядатаев.