Большевики молчали. Им не по душе было это мальчишество. Недоставало ещё поставить вопрос на голосование и одним голосом «за» разрешить проблему подлинной революционности той или иной партии.
Корпачев, видимо, хотел подлить масла в огонь. Повернувшись к Морозову, спросил:
— А ваше мнение, коллега?
Седой ёжик Саввы задорно вскинулся вверх. Морозов понимал, — эти молодые забияки его провоцируют. Ну, что ж!
— С вашего позволения, настоящим вождём революции я считаю Ленина.
Савва хитро сощурился.
В комнате поднялся гвалт.
— Мотивируйте! — выкрикнула курсистка в пенсне.
— Великую французскую революцию слопал мужик, — улыбнулся Морозов курсистке.
Это было уже слишком. Эсеры загалдели.
— Старо...
— Почитайте Гонвиля!..
— Революцию сорок восьмого года предала интеллигенция, — Савва повысил голос. Тут не выдержали меньшевики:
— Довольно!..
— Лишить его слова!
— Откуда он взялся?
Из соседних комнат справа и слева забарабанили в стены.
— Ишь как рассердились...
Морозов был доволен собой, тем эффектом, который возымели его слова. В этом шуме, среди студентов, нелепо размахивающих руками, Савва напоминал какого-то восточного божка. Пламя в керосиновой лампе металось из стороны в сторону, тени на стене шарахались, переламывались на потолке. Огромная голова Морозова качалась, вытягивалась, потом внезапно плющилась, расползалась в стороны.
Савва постоял ещё немного, послушал, потом, поняв, что ничего интересного в этой комнате уже не произойдёт, тихонько выскользнул за дверь.
Красин тотчас же поднялся и тоже вышел.
На улице тихий, ленивый снежок задумчиво кружил в свете фонарей у памятника Пушкину.
Красин нагнал Савву.
— Зачем вы ходите на такие собрания? Что это вам — петушиные бои?..
Леонид Борисович не хотел обидеть Морозова, но вопрос прозвучал вызывающе, заносчиво.
Савва не обиделся.
— А вы зачем?
— Мы изучаем будущих противников...
— А я будущих друзей!
Это было так неожиданно, что Красин решил — Морозов его разыгрывает.
— А при чём тут Ленин?
— Дружить надо только с врагами.
— Странный вы человек, Савва Тимофеевич!
Пришла очередь удивляться Морозову. Откуда этот господин знает его фамилию, ведь Корпачев обещал держать в тайне его посещение студенческой квартиры.
В смущении он отделался шуткой.
— Я странен, не странен кто же? Не сердись, Алеко!
Оба рассмеялись.
Сколько раз он возвращался в этот город из ссылок, далёких командировок, случайных отлучек на день-два, и каждый раз как будто впервые любовался Невским, зелёно-медным всадником на вздыбленном коне. Исаакием, Зимним.
Не был в столице всего три дня, а за это время столько событий, что кажется, прошёл год с момента свидания с Горьким. Алексей Максимович обещал устроить сегодня рандеву с Морозовым. А ведь ещё позавчера Савва разговаривал с ним в Москве. Ужель прикатит только ради этой встречи. А если приедет, то узнает или нет? По законам конспирации не должен бы. Красин тихо засмеялся. Ох уж эти конспирирующие фабриканты.
Савва сидел у Горького. Алексей Максимович нервничал, теребил усы, басил глубже обычного. Он предупредил Морозова, что с ним хочет говорить член ЦК РСДРП. Но не сказал сразу главного, — что речь пойдёт о деньгах. А теперь как-то язык не поворачивается.
Савва скучал. В ответ Горькому односложно буркнул:
— Поговорим!
И замолчал. Потом указал Горькому на часы.
— Запаздывает! — но Горький знал — это спешат знаменитые никелевые часы Саввы. Морозов имеет скверную привычку всё время вертеть их в руках, заводить, подносить к уху. А часы — редкое дрянцо. То отстают, то удирают вперёд, этак минут на двадцать.
Красин, как всегда, точен.
Горький, представляя Морозова, заметил, как у фабриканта хитро сощурился левый глаз, губы скривила лёгкая усмешка.
Леонид Борисович был корректен и невозмутим. Начал издалека, очень популярно. И был удивлён, когда Морозов не слишком-то вежливо перебил:
— Это я читал, знаю-с. С этим я согласен. Ленин человек зоркий-с.
И снова у Саввы в руках очутились часы. Они, видимо, встали, так как Морозов недовольно засопел, щёлкнул по стеклу ногтем, прислушался. И неожиданно спросил в упор:
— В какой сумме нуждаетесь?
Хотя Красин никак не предполагал, что Морозов сам заговорит о деньгах, он не смутился.
— Давайте больше!..
Савве разговор о деньгах был неприятен, и он старался скорее его закончить.