Нет, свидание с Морозовым выбило его из обычной колеи, направило его мысли в сторону каких-то нечётких, туманных размышлений и сомнительных аналогий. А он не любит неясностей.
Через несколько дней — Россия. Там уже стреляют.
Тихо шелестит листва южного парка. Изредка хрустит гравий дорожек, потревоженный чьими-то шагами. В открытое окно вливается густой зной.
У большого зеркала сидит обнажённый до пояса седой человек. Левой рукой он сосредоточенно прощупывает границы биения сердца. Правая зажала химический карандаш. В зеркале виден круг, очерченный на левой стороне впалой груди.
Выстрел ожёг пальцы. Пуля пробила центр круга. Морозов додумал неотвязную думу.
После посещения Морозова, на обратном пути в Россию, Леонид Борисович остановился в Берлине. Здесь предстояла встреча с руководителями германской социал-демократии. Надо было разъяснить им положение, каким оно стало в РСДРП после III съезда. Разъяснить причины раскола партии, размежевания большевиков и меньшевиков. Владимир Ильич настаивал на таком контакте с немецкими социал-демократами и просил именно Красина выполнить это деликатное поручение, надеясь на его такт и дипломатические способности.
В начале июня 1905 года состоялась эта встреча. Она была не лёгкой, и не сердечной...
«...Вчера... был у Каутского, куда к концу моего визита явилась также Роза Люксембург... Как и надо ожидать от немца, удивляется и не может понять, как это мы „при отсутствии каких-либо существенных разногласий“ за два года всё-таки не могли столковаться».
Леонид Борисович обстоятельно и, чтобы они не подумали, будто ленинский «посол» даёт одностороннюю большевистскую оценку позиции меньшевиков, «стараясь не впадать в страстный тон», говорил:
— Мартов характеризовал положение меньшинства аллегорией о верёвке, надетой на шею. Мол, тянут нас ЦК и Бюро комитетов большинства на III съезд, как баранов на заклание...
Но они отказались идти на «верёвке». Собеседники Леонида Борисовича признали это ошибкой меньшевиков.
Но в чём Красин видит причины отказа?
Леонид Борисович, как терпеливый учитель, разъяснял своим именитым «ученикам»:
— У нас, большевиков, есть вполне законченная организация и известные органы, уполномоченные вести переговоры и обязываться исполнением известных условий за всю свою партию, у другой же стороны не только нет властей, пользующихся известными правами, но и нет способа в скором времени создать что-либо, с чем можно было бы заключать соглашения... Близятся грозные события, и организоваться в боевую партию мы должны во что бы то ни стало.
Меньшевики же ведут дело к развалу партии... Какие бы мы условия теперь ни предлагали, на какие бы уступки ни шли, из этого не будет толку, ибо большевики осуществляют партийную волю посредством съездов партии, а меньшевики болтают о каких-то реформах в местных организациях, разводят демагогию о вовлечении в организационную практику (?) широких масс, о хождении в народ.
Розе Люксембург, знающей русский язык, Леонид Борисович более детально осветил разногласия между большевиками и меньшевиками.
Каутский сообщил Красину, что Август Бебель хотел на днях выступить с открытым призывом к объединению. Но его отговорили это делать. Леонид Борисович со своей стороны подтвердил ошибочность открытых выступлений.
— Это была бы лишь вода на мельницу либералов и эсеров, отношения же внутри РСДРП от этого обострились бы ещё больше.
«Надо мириться, надо мириться» — только и разговору! — писал Леонид Борисович Ленину о пожеланиях Каутского и Люксембург. И тут же приводил свой ответ.
— Ну, что же, мы не прочь, но вот меньшинству нужно время провести свои резолюции и построить партию снизу.
Письмо к Ленину заканчивалось утверждением необходимости всесторонней информации социал-демократов Запада о положении в РСДРП.
«Иначе мы сами будем виноваты, — писал Красин, — если у них будет всё в одностороннем освещении. Сегодня я уезжаю из Берлина, еду через Вержболово.
Всего лучшего. Крепко жму руку.
Винтер».
Красин спешил домой в Россию, где с каждым днём революционная ситуация становилась напряжённей. Надо было организовывать боевые дружины, вооружать их, готовить к открытому бою с самодержавием.
Вернувшись из-за границы в Москву, Леонид Борисович вскоре легализовался. Провал цекистов на квартире Леонида Андреева непосредственно его не затронул.