Какко рассуждает вслух. Во-первых, через своих людей он сменит караул и поставит во главе него старшего констебля Кархонена. Кстати, Игнатьев должен знать, что констебль социал-демократ. Затем... Затем дело уже за Александром Михайловичем. Он должен достать динамит.
— Динамит? К чему он?
Очень просто. Полицейские открывают двери тюрьмы, выпускают арестованных. Игнатьев взрывает участок. И концы в воду — полицейские не виноваты, они подверглись нападению. Без взрыва стража откажется выпустить арестованных. Может пострадать собственная шкура.
План Какко прост и убедителен. Но динамит?.. Где взять динамит? Он нужен сейчас же. В 30 верстах от Териок, в имении Игнатьева, этого добра сколько угодно, с 1905 года осталось. Но 30 вёрст туда, 30 обратно... Арестантов же в Териоках долго не продержат.
Полицейские упёрлись. Никакими деньгами нельзя их соблазнить. С истинно финским упорством твердят одно — без динамита не согласны. Спорили долго и напрасно. И вдруг как по команде замолчали, услышав цоканье копыт.
Игнатьев метнулся к окну. Так и есть — проспорили...
Мимо отеля проносится закрытая карета в окружении усиленного конвоя.
Теперь уж спорить не о чем.
Тюрьма — какая бы она ни была — всегда тюрьма. Для инженера с незапятнанной деловой репутацией — это скандал, конец карьеры, независимо от количества дней, проведённых в узилище. Но для революционера-профессионала тюремный стаж Красина невелик. После отсидки в тюрьмах его высылали в места «не столь отдалённые», но ссылка — не тюремная камера.
На сей раз вряд ли всё окончится так же «благополучно».
Благополучно! Красин невесело улыбается. По лицу бегут морщинки. А ведь он не стар, всего 38 лет.
Его состарили не болезни, а конспирация. Может быть, он единственный член Центрального Комитета Российской социал-демократической рабочей партии, который всё время безвыездно жил в России и при этом легально. Беззаботные улыбки, тщательно подстриженная бородка, изящные цилиндры, дорогие шубы и костюмы от лучших портных — и руководство боевыми отрядами, снабжение их оружием — винтовками, револьверами, бомбами, уничтожение предателей и провокаторов.
Вот что измотало его сильнее, нежели многих иных «нелегалов», одетых чуть ли не в рубище, ночующих каждую следующую ночь на новой квартире.
Красин ещё улыбается. А мысли его уже далеко, далеко за стенами этой камеры. Он думает и о себе. Но прежде всего о партии. Тяжёлые наступили времена.
Революция потерпела поражение. Это стало очевидным в конце прошлого, 1907 года. Неудачи вооружённых восстаний в Москве, Харькове, Чите подорвали силы. Меньшевики заголосили: «Не нужно было браться за оружие». И это социал-демократы! Но большевики ведь тоже социал-демократы. Они гибли на баррикадах. Теперь меньшевики клевещут над свежими могилами. Бегут маловеры, попутчики. А реакция открыто торжествует. Виселицы, расстрелы, карательные экспедиции.
Чтобы закрепить свою победу, царизм хочет дискредитировать, обесчестить побеждённых. Наверное, и его арест связан с этим намерением.
Громкий процесс. Грязная клевета. Любые небылицы о революционерах, рабочих, большевиках. Чем они фантастичней, чем страшней, отвратительней, тем лучше. Большевики — «вампиры», убийцы. Опыт у царизма есть, ведь в 80-х годах, когда реакция безжалостно уничтожала народников, их также пытались представить вырожденцами, кровавыми чудовищами.
И как знать, не покажется ли кому-нибудь ложь правдой, не заледенит ли сердца безнадёжность.
Красин поднялся с жёсткой железной койки. Подошёл к окну и машинально начал его протирать. Любопытно, в тюрьме к нему вернулись тюремные привычки. Ведь так же он вытирал окно в Таганке. Надзиратели хвалили за чистоту, а он через окно видел всех, кого привозили и увозили из тюрьмы. Но в Выборгской окно слепо уставилось в каменную стену, видно только небо и где-то далеко-далеко верхушка высокой башни. А может быть, это просто зимнее облако.
Как трудно собраться с мыслями в этот первый день заточения.
О чём он только что размышлял?.. О партии? О своей участи сейчас думать не хочется. Если жандармы разузнают обо всём, то виселица, ну в лучшем случае, расстрел, третьего выхода нет.
И он готов к этому давно, очень давно. Но ведь жив пока и столько лет жил на свободе. Что он член ЦК партии, жандармам, конечно, было известно. Жил он под своей фамилией, никуда за последнее время не уезжал, не скрывался. В департаменте полиции знают и о Никитиче. А может, не разгадали, что его, Красина, так зовут товарищи? Вряд ли.