Буренин вторично выехал в Софию к Тюфекчиеву для выполнения новых заданий Красина.
Застанет ли он там Тюфекчиева, или этот неугомонный болгарский инженер-изобретатель опять куда-либо исчезнет.
Первый визит на почтамт. Буренин не рассчитывал на корреспонденцию, но это было правилом для партийных функционеров, прибывающих за границу, — зайти на почту.
Правило пригодилось. Красин телеграфировал, что переговоры с Тюфекчиевым и закупку оружия он поручил другому человеку. Буренин должен немедленно разыскать Горького и Андрееву в Париже и вместе с ними выехать в Америку. Подробные инструкции о поездке будут даны на месте.
Алексей Максимович — дорогой человек! Сколько бесценных услуг оказал он партии. Его роль в партийных предприятиях ЦК была незаменима. Талант писателя, величайшая популярность его имени в народе служили делу пролетариата. Вместе с пылающим сердцем Данко Горький отдавал революции своё сердце и ум.
Максим Максимович Литвинов с нетерпением ожидал прибытия в Цюрих. А вдруг удача, вдруг пулемёт Мартенса окажется именно тем оружием, которого так не хватает рабочим. По чертежам и опытному образцу будет нетрудно заказать партию этих пулемётов какой-либо фирме, к примеру бельгийской. Конечно, заказ придётся маскировать, но зато он обойдётся дёшево, ведь своя конструкция, да и к тому же, если пулемёт выйдет хорошим, можно продать патент и получить немалые деньги.
Сияющий Мартенс встретил Папашу объятиями. Опытный образец пулемёта готов, и его пора испытать.
Литвинов залюбовался пулемётом. По чести, раньше он как-то не соприкасался с этим грозным оружием. Приходилось «по долгу службы» несколько раз рассматривать «максим», но не в деталях. По сравнению с мартенсовским — «максим» выглядел целой пушкой. А этот красив, мал, лёгок.
Мартенс торжественно заложил ленту. Максим Максимович инстинктивно подался назад и поднёс ладони к ушам. Сейчас как загрохочет на весь этот дремучий лес под Цюрихом!..
Мартенс нажал на спуск. Грянул выстрел. И пулемёт заело. Напрасно изобретатель дёргал ленту, что-то подвинчивал, снова жал на гашетку — тщетно, пулемёт не стрелял.
Мартенс был смущён, немного растерян. Но всё же убеждённо объяснил Литвинову сущность конструктивной неполадки, обещав её быстро устранить. И очень обрадовался, узнав, что Папаша готов финансировать его работу.
В Цюрихе дел больше нет. Нужно спешить в Париж. Туда уже должен прибыть «Борис Иванович», вездесущий Буренин. Он, наверно, уже закупил во Франции, и в Бельгии, и даже в Англии партии оружия — Литвинову предстоит наладить транспортировку его в Россию.
В Париже на вокзале произошло нечто неправдоподобное. Буренин не успел сойти с подножки вагона, как почувствовал, что чемодан его вырвался из рук, а перрон заслонили большущие и очень колючие усы, потом кто-то нежно поцеловал его в щёку.
Господи, Горький, Мария Фёдоровна и, что самое удивительное и неожиданное, — Леонид Борисович. Это он отобрал чемодан. Рядом с Красиным — Папаша.
— Забыли про конспирацию, забыли... — только и смог выдавить взволнованный Николай Евгеньевич.
— Забыли! — Горький басит так густо, что на него оборачиваются, кое-кто из пассажиров даже присматривается пристальнее. Но узнать Алексея Максимовича трудно.
В чёрном, глухом не то сюртуке, не то полукафтане, широкополой шляпе, он похож на тощего, длинного кюре или виноградаря с юга Франции.
Леонид Борисович, как обычно, ни в чём не уступает самым элегантным парижанам. В лёгком сером костюме, с тросточкой, и только громоздкий буренинский чемодан портит это великолепие.
Литвинов внимательно вглядывается в лица прохожих. Ему знакомы многие из русских шпионов в Париже. Всё же не стоило приезжать всем вместе на вокзал — Горький слишком видная фигура, чтобы полицейские ищейки оставили его хоть на минуту в покое.
Между тем Горького и Андрееву вовсе не беспокоит возможная слежка.
— Как вы тогда добрались? — Буренин спрашивал Горького не из одного лишь любопытства. После триумфального выступления Алексея Максимовича и Марии Фёдоровны в Пожарном доме в Гельсингфорсе, ему пришлось немало потрудиться, чтобы убрать из поля зрения полиции своих подопечных. Пели «Интернационал» сразу на русском, финском и шведском языках. Мария Фёдоровна декламировала стихотворения и не только по-русски, за несколько часов до концерта она ухитрилась выучить стихотворение на труднейшем финском языке.