Конец тем её мучениям положило новое несчастье: когда Наде исполнилось пятнадцать, у Ольги Варламовны случился инсульт. Надюха узнала об этом по телефону – от своей бывшей учительницы и бабушкиной коллеги. Положив трубку, она ни слова никому не сказала, потихоньку сложила в школьный рюкзак самые необходимые пожитки, а наутро сунула в почтовый ящик записку для матери и уехала к бабушке.
Когда тем же вечером мадам Ткаченко ринулась на проспект Мира, чтобы вернуть беглянку домой, Надька ей просто не открыла, а вышедшие на шум и крики соседи встали за Ольгу Варламовну и её внучку стеной. В частности, в подробностях объяснили милиции, приехавшей по вызову Юлии, кто получал на девочку пенсию и кто её вырастил, а также, какое это свинство – бросать пожилого полупарализованного человека без помощи и ухода.
Мать кричала, что так этого дела не оставит, что непременно подаст на Ольгу Варламовну в суд. Но обошлось. То ли мадам Ткаченко поняла, что дела ей не выиграть, то ли вмешался её господин и повелитель, запретив жене устраивать публичные разборки, но бабушку с внучкой оставили в покое. Надюшка была вне себя от радости – несмотря на то, что работать ей приходилось, как каторжной. Даже наполовину парализованная Ольга Варламовна осталась тираном и железной леди. Она наняла внучке репетиторов и заставляла Надюшку заниматься по десять-двенадцать часов в сутки. Если учесть, что на девочке были ещё уход за больной и всё домашнее хозяйство, то на сон и отдых ей оставались сущие крохи.
Но бабушкина тирания принесла добрые плоды. Надежда сдала экстерном школьные экзамены и поступила в университет, на химфак. Там-то мы с ней и подружились. Добрая Надюха как-то раз (в ответ на мою жалобу, что в общаге невозможно готовиться к экзаменам) пригласила меня пожить у неё, а я со свойственной провинциалам простотой, взяла да и приняла приглашение. Познакомилась с несгибаемой Ольгой Варламовной, узнала историю семьи…
Я была рядом с Надеждой, когда Ольга Варламовна умерла. Одно из самых сильных впечатлений моей жизни – Надькино лицо, на котором выражение искреннего горя вдруг сменяется невыразимым ужасом. До бедной девочки внезапно дошло, что с бабушкиной смертью между ней и матерью с отчимом больше никто и ничто не стоит.
Это я приводила её в чувство, а потом пыталась утешить и образумить, доказывая, что она уже взрослая и эти сволочи больше не имеют над ней власти. Я же, поняв, что разумные доводы бессильны перед запредельным Надькиным страхом, придумала план, из-за которого Надежда всю жизнь провела в бегах, так и не набравшись мужества встретиться со своим кошмаром лицом к лицу. Зато с её кошмаром встретилась я, и знакомство с мадам Ткаченко также относится к числу незабываемых впечатлений моей молодости…
Воспоминания о хищном оскале и скрюченных (а ля Фредди Крюггер) пальцах мадам Ткаченко, швырнувшейся на меня, когда я показала ей оформленную честь по чести генеральную доверенность от её дочери и сообщила, что Надежда покинула столицу, запретив давать кому-либо сведения о её новом месте жительства, возвращают меня к вопросу о похоронах.
Теперь на чашу весов с доводами за участие в спектакле, который наверняка устроит из проводов Надюшки в последний путь её мамаша, ложится моё твёрдое намерение поквитаться с убийцей подруги. Я должна выяснить, не имеет ли выродок за рулём КамАЗа какого-либо отношения к семейству Ткаченко, и начать расследование удобнее всего на похоронах и поминках, где все трое – мать, отчим и брат Надежды – наверняка будут присутствовать. О том, чтобы мадам Ткаченко меня не узнала, я могу позаботиться: парик, очки-хамелеоны, макияж… Да и двадцать четыре года, минувшие с нашей последней встречи, играют на моей стороне.
Но как я объясню этой психопатке, кто я Надюшке и откуда узнала о её гибели? Где раздобыла номер телефона Ткаченко? А главное, никакие соображения справедливости, никакая жажда возмездия не способны смягчить омерзение от мысли, что мне придётся участвовать в непристойном фарсе над телом подруги, о которой рыдает душа. Чёрт, что же делать…
Поняв, что меня снова зациклило, достаю из сумки книжицу, которую почти не глядя сдёрнула со стеллажа в коридоре и прихватила в дорогу. С трудом фокусируюсь на названии… и в который раз восхищаюсь собственной интуицией, выручающей меня, когда бастует соображалка. Книжка, ухваченная мной с полки, называется "Холистическое детективное агентство Дирка Джентли".