- А что это ты пишешь? – услышал я за спиной Наташин голос. Она подошла, встала рядом со мной и наклонилась над бумажкой. – Знакомый номер... Это Ника, да?
Я молчал.
- Что-то я плохо понимаю ситуацию, - продолжила она. - Ты рылся в моем кейсе в поисках ее телефона?
Она отошла от меня, села в кресло, взяла сигарету и закурила. Настал момент, когда надо было как-то все объяснить, но я никак не мог сообразить, с чего начать.
- То есть, все было ради этого телефона? Мы встречались, а ты шустрил, как бы так раздобыть мою книжку? Ты приходил к нам в дом, а сам ловил подходящий момент порыться у меня в сумке? Значит, все, что тебе было нужно, это ее телефон, и ты меня просто использовал? Господи, как все глупо. А не проще ли было просто спросить у меня ее номер? Столько усилий ради какой-то дешевки...
- Она не дешевка, Наташа, - отрезал я.
- Она – не дешевка, Максим. Она хуже любой дешевки.
Оттого, что эта благополучная соплячка так отозвалась о Нике, и оттого, что я был неправ, что меня поймали с поличным, что выглядел полным идиотом, к тому же еще и непорядочным, я психанул:
- А ведь вы с ней вроде как дружили. Что же теперь так? «Дешевка», «хуже любой дешевки»... Что вы за народ такой, бабы?
- Так ведь мы с тобой вроде как тоже как дружили. И с Сережкой ты тоже вроде бы как бы дружил... Что же вы за народ такой, мужики?
И тут меня понесло:
- Дружили. Это он по дружбе, наверное, подкладывал тебя под меня, когда ты залетела от Игорька. Так что, кто тут дешевка – еще вопрос.
- А что же ты, такой чистенький, тогда продолжал к нам ходить? Да как ты смеешь так говорить?!
- А что? Ах, не может такого быть?! А ты спроси своего братца!
Наташа помолчала и спросила:
- Максим, а ты уверен, что я была беременна от Игорька? С чего ты это взял? Уж прости за пошлость, может, ты свечку нам держал?
- Ой, вот только не надо... Я видел, как вы целовались...
- Ну, насколько я помню из биологии, от поцелуев не беременеют.
- Наташ, не надо врать. Ты же тогда приползла с аборта и рыдала в ванной...
Она опять помолчала, закурила очередную сигарету и сказала:
- Да, Макс, это правда. Я тогда приползла с аборта. Я помню, как ты открыл мне дверь, и как я плакала. Я тогда решила, что никто никогда об этом не узнает. Что я все переживу, смогу пережить, смогу все начать с чистого листа, сначала, потому что есть ты... А теперь тебя нет. Знаешь, так во сне бывает: вроде бы растут повсюду огромные грибы, красивые, крепкие... Подходишь ближе, а они какие-то незнакомые. Вроде бы и не поганки, а собирать такие не станешь. Как ты...
- Очень образно, очень. Ну, вот видишь, как все хорошо складывается: стало быть, я тебе не пара. Разве что какой-нибудь дешевке вроде Ники сгожусь. Так что...
- Не сгодишься, Максим. Ты ей не сгодишься.
- Вот даже как? Это почему же?
- Боюсь, ты ей даром не нужен. В память о нашей дружбе я тебе, так и быть, скажу: Ника – лесбиянка. Она живет с сорокалетней женщиной. Та снимает ей квартиру и содержит ее. Одевает, возит на курорты. Это она пропихнула Нику в медицинский и теперь платит за каждый экзамен, чтобы ее не вышибли. Вот такая невеселая история, Максим.
Я стоял оплеванный, и оттого, что я когда-то целовал Нику, мне было омерзительно, как будто я целовал мертвеца, прокаженного, или какое-то больное заразное животное, или какое-то насекомое. Мне захотелось отмыться, почистить зубы, прополоскать рот, но за давностью все это не имело смысла. Я уже был испачкан, заражен... В гудящей голове замелькали непристойные картинки с Никой в главной роли, и они были ужасны.
- Ты меня уничтожила, - сказал я Наташе.
- Ничего. Переживешь. Найдешь себе другую. Только впредь будь осторожней, а то нарвешься для разнообразия на трансвестита.
- Другую? Я любил Нику, тебе этого не понять.
- Ну откуда же? Что – я? Так... Дурочка... Максим, а я, что, не достойна любви? Меня нельзя полюбить? Чем я хуже этой Ники? Посмотри на меня!
- Я смотрю на тебя и вижу зависть и желание разрушить и отобрать.
- Максим, нельзя разрушить то, чего не было, как ты не понимаешь? У нее же еще в училище были любовные дела с девочками! Она же ненормальная! Ей не нужны мужчины!