- Ладно, сиди не сиди, а начинать все-таки придется. Так что мы будем делать? Каков у нас расклад?
- Расклад таков: сидим мы на пороховой бочке, которая в любую минуту может взорваться. Как только Маршал узнает, что мы пошли в гору, нам несдобровать, - начал я.
- Макс, а откуда он может узнать? – перебил меня Сеня.
- Так ведь мир тесен, да еще к тому же и не без добрых людей. Та же Кся, к примеру, может проговориться.
- Нет, Кся не проговорится, - заверил Семен.
- Ну, бухгалтер наша... Перекупить-то ее недорого будет. Сунут ей конвертик, наобещают золотые горы – и всех делов... Или кто из рабочих... Или случайно покупатели пересекутся с Маршалом... Или сам Маршал зайдет в магазин, а там Кся... Это все – дело времени.
- Вот взял бы кто и наехал на Маршала... Заказали бы его да и убрали бы подчистую, - мечтательно произнес захмелевший Сеня.
- Маршала уберут – какой-нибудь генералиссимус появится, - мудро заметил Рахим-ака.
- Зато пока туда-сюда, у нас передышка будет, - возразил Сеня.
- Нет, господа хорошие, тут нужен какой-то хитрый ход, что-то кардинальное, но какой – я не знаю. Сень, сколько ты можешь жить по углам?
- Ну, сколько-то еще смогу. Конечно, со временем мне понадобится квартира. Так семью не заведешь, - ответил Сеня.
Мы с удивлением посмотрели на него.
- А что вы на меня так смотрите? Я когда-нибудь женюсь, у меня будут дети.
- А есть на ком? – спросил я.
- Не волнуйся, найдется. Это ты у нас бобылем останешься, со своими запросами.
- Ладно, ладно, не ссорьтесь, - попытался утихомирить нас Рахим-ака. - Я вот что скажу. Сейчас немножко деньги пошли. Две точки есть. С ними дадут хорошую цену... Но другого такого случая нам больше не будет...
Сидели мы долго, выпивали, прикидывали так и эдак и уж не знаю с чего, наверное, спьяну, но решили мы за свой комбинатик бороться. Поклявшись напоследок друг другу в полном уважении и любви, мы расстались. Вернее, я ушел на последний автобус, а Рахим-ака и Сенька остались.
Я ехал в полупустом автобусе, потом в полупустой электричке, и в голову мне лезли невеселые мысли. В Москве я вышел на перрон, пошел к метро, и вдруг мне в голову стукнуло: зря я их, пьяненьких, оставил одних, старика и инвалида. И так меня это заело, так разбередило, что с меня слетел весь хмель. Я полез в карман за сотовым, но там его не было. Видимо, по пьяни оставил в кабинете. Тогда я развернулся, сел в ту же электричку и поехал обратно.
На станционном пятачке, конечно же, не было ни одной машины, и ждать случая было глупо да и невмоготу. Сначала я бежал по обочине дороги, держась в тени и прислушиваясь: вдруг все же подвернется какой-нибудь мотор. Потом не хватило дыхания, и я перешел на рысцу. Через сорок минут, хрипя, как загнанная лошадь, я добрался до места. Ворота были открыты настежь, а во дворе негромко и отрывисто разговаривали какие-то чужие мужики. Сердце у меня оборвалось. Ни ножа, ни баллончика, ни дубинки у меня не было, и я, проклиная себя за непростительную халатность, укрылся за створкой ворот и попытался для начала хоть чуть-чуть отдышаться и сориентироваться. У сторожевой будки точно лежали нарезанные куски арматуры, и мне надо было улучить момент, прокрасться туда и вооружиться хотя бы этим. Пока я соображал, во дворе хлопнули дверцы машины, и завелся мотор, машина тронулась и медленно выползла с территории. Это был старый затерханный джипон, набитый людьми. Выехав за территорию, он притормозил, и я подумал, что сейчас мне придет конец. Открылась дверца, и какой-то бритоголовый юнец полез из нее явно с намерением закрыть ворота.
- Перец, оху-л совсем? – раздалось из салона. – Назад, козел, сваливаем!
Перец залез обратно, и они медленно, словно на ощупь покатили по ухабам и выбоинам к большаку. Номер на машине был соответствующий: Н666АХ. Прижимаясь к воротам, я проскользнул во двор и метнулся к зданию, влетел в распахнутые двери, проскочил коридор и уже на пороге кабинета увидел два тела. Как объяснить то, что произошло дальше, я не знаю. Мне казалось, что на меня напал ступор, и я не мог шевельнуть ни рукой, ни ногой. Я как бы стоял в этом ступоре и в то же время видел себя, щупающим пульс у Семена, а потом и у Рахима, и при этом придерживающим полы куртки, чтобы не испачкаться: лицо у Семена представляло собой кровавое месиво, и весь он был в крови. А Рахим-ака, наоборот, лежал какой-то тихий, спокойный, внешне без единой царапины, но от этого казался еще страшней Семена. А еще от обоих страшно воняло пивной мочой. Потом я молниеносно собрал в пакет нож, биту и баллончик, открыл сейф, выгреб оттуда завтрашнюю зарплату и скинул ее в тот же пакет. Протер ключи и бросил их рядом с сейфом. Это заняло несколько секунд. Далее набрал номер местной милиции и, картавя и еле ворочая языком, сказал: