- Вряд ли тебе поможет адвокат.
- Ты мне еще про явку с повинной предложи. Все, разговор окончен.
Явился адвокат, но я почему-то сразу же подумал о том, что он с ними заодно, и рассказал ему все ту же версию, которой придерживался ранее. На вопрос, что с моими товарищами, он покачал головой:
- Там все не очень хорошо. Для вас.
- Что значит – не очень хорошо, да еще для меня?
- Оба без сознания, в крайне тяжелом состоянии.
- Значит, живы.
- Первый же, кто из них очнется, будет допрошен, и тогда...
- И тогда ваш этот следователь – как его фамилия, кстати?
- Вердин.
- И тогда этот ваш Вердин обосрется.
- Зря вы так, у них работа такая...
- Если работа приводит к оскотиниванию, значит, надо ее менять, пока еще остаешься человеком.
К вечеру меня отпустили под подписку о невыезде, и я помчался в больницу. Рахим был в коме, а Сенька, оказывается, еще днем пришел в сознание и дал показания, что били их неофашисты.
На следующий день я поехал на комбинат. Разгром своими силами почти ликвидировали, и Кся оттирала надпись на стене: «Россия для русских!». Увидев меня, она уронила тряпку и бросилась, рыдая, мне на грудь:
- Максик, это не я! Я никому ни слова не сказала! Я тебе клянусь!
- Успокойся, Ксюша, успокойся. Я знаю, что это не ты.
- Максик, ты был в больнице? Меня не пустили! Как там?
- Рахим плохо, в коме. Сеня пришел в себя. Но пока в реанимации. Состояние тяжелое. – Я не стал добавлять «крайне».
- Он будет жить? Сеня будет жить?
Я с удивлением посмотрел на нее, и до меня вдруг что-то стало доходить:
- Так вы с Сеней...
- Мы с Сеней собираемся пожениться!
- Господи, да когда же вы успели снюхаться, Штирлицы наши?
- Успели, тебя не спросили, - сквозь слезы улыбнулась она.
- Ну, тогда обязательно будет жить.
Улучив момент, когда Кся вышла, я убедился, что тайный сейф следаки не обнаружили. Это было хорошо. Со временем туда можно будет положить якобы украденные деньги. А для того, чтобы расплатиться с рабочими, я решил взять ссуду в банке. И как только с меня были сняты все подозрения, именно это я и сделал. Теперь можно было заняться и неофашистами.
Одевшись попроще, я потолкался по местным пивным точкам и порасспрашивал мужиков, где можно найти хорошую работу. Большинство склонялось к тому, что хорошо платят только на фармакологическом заводе.
- Но тебя туда не возьмут, - сказал один алкаш.
- Это почему?
- Внешность у тебя неподходящая. У меня свояк, татарин, пробовал туда устроиться, но его не взяли. Сказали, косоглазых не берем.
- Так прямо и сказали?
- Так – не так, а не взяли. Фашисты там засели.
- Мужик, фашистов отсюда еще в сорок пятом вышибли. Какие сейчас фашисты в Подмосковье?
- А такие. Обыкновенные. Не знаешь что ли? У них тут и штаб есть.
- Да иди ты...
- Сам иди. Знаешь наш культурный центр? Это где казино, ресторан, адвокатская контора, спортивный клуб. Там у них и общество, это, как его... Забыл, как называется.
- Да и хрен с ним. Мне в него не вступать.
- Это уж точно...
Тихая ярость, переполнявшая меня, не давала возможности составить хоть какой-то план. Я только мысленно видел, как расшибаю им головы бейсбольной битой, и от этого сжимались мои кулаки и скрипели зубы.
Медленно проходя мимо стоянки авто, я увидел припаркованный джип с знакомым номером Н666АХ, и у меня сорвало крышу. Безошибочно беря след, я пер, как танк, расстегивая на ходу куртку и доставая биту. Я не думал о том, что кто-то может меня видеть, запомнить и позже дать свидетельские показания. Перепрыгивая через ступеньки, я достиг двери и рванул ее. Она оказалась незапертой. Пройдя коридор и пропустив три двери, я открыл четвертую, и вошел в комнату, увешанную неофашистской атрибутикой. На одном из столов сидел молодой бритоголовый бычок, а за другим – мужчина, с виду вполне приличный.