Рахим-ака, бесконечно тактичный во всем до конца, не дал своей жене принимать решение отключить его от аппарата: ненастной ночью он тихо скончался, так и не придя в сознание. Обрусевшие его дети и внуки не возражали против захоронения на местном кладбище.
Я немного опоздал на похороны. Уже шло прощание, и у вырытой могилы собралось много народу. Я подошел к толпе, и она передо мной расступилась, пропуская к гробу. Они знали, что это я убил тех двоих ублюдков.
После похорон жизнь стала потихоньку брать свое. Нужно было многое сделать, многое решить, как в мелких вопросах, так и глобально. Прежде всего, необходимо было определиться с похищенными документами, а для этого я должен был достать их, разобрать и прикинуть масштаб их значимости. К этой акции нужно было хорошо подготовиться.
Я прекрасно понимал, что все равно остался под подозрением и, значит, под наблюдением, как со стороны правоохранительных органов, так и со стороны «Прорыва». Я был уверен, что контролируется каждый мой шаг, и даже подозревал, что они вполне могут купить кого-нибудь из наших рабочих, чтобы иметь за мной постоянный пригляд. На первый раз, оставшись ночевать на комбинате, я спросил, не найдутся ли двое добровольцев, и они нашлись. Я хорошо поработал с текущими делами и где-то часа в два ночи лег спать. Никаких эксцессов не произошло. Через несколько дней я повторил этот маневр, и опять все было тихо.
Для третьего раза я стал ждать снегопада. Как только синоптики дали штормовое предупреждение, я попросил Николая проследить, чтобы все рабочие ушли пораньше и сделать вид, что на этот раз остается он. Ксюху я отправил к Семену в больницу еще с обеда, и как только здание опустело, запер покрепче ворота, вернулся в цех и затопил буржуйку на тот случай, если вдруг придется в срочном порядке что-то сжигать.
К ночи началась метель. Понимая, что становлюсь перестраховщиком, я все же натянул белый халат, взял ящик с инструментами, отправился в наш летний туалет и достал оттуда мешок. Поставил доски на место, но пока приколачивать не стал. Закрыл на все замки входную дверь, подбросил дров и стал раскладывать на кучки бумаги, каждую минуту ожидая, что начнется штурм предприятия. Но было тихо, и я успокоился. А уже через два часа картина была в основном ясна: ввязываться в эти дела равносильно рытью могилы самому себе. Разумеется, за эти документы можно было получить огромные бабки, а можно было и пулю в лоб. Итак, я решил, что шантажом заниматься не буду ни под каким соусом. Но и позволить пропадать такому материалу я не мог.
Первое, что меня поразило, были списки бригад – татарских, осетинских, чеченских, таджикских. Я сначала не понял, каким боком они участвуют в неофашистском движении, лозунг которого «Россия для русских!», но, покопавшись еще, ухватил суть системы, цинизм которой был безграничен. Мне стало тошно, потому что оказалось, что все просто-напросто упирается в деньги, в большие деньги, а остальное – всего лишь подручный материал. Даже если я взорву эту маленькую метастазу изнутри, на ее месте вылезет новая, получившая опыт, и она будет изворотливей и жизнеспособней предыдущей. Но и давать ей разрастаться я не мог. К тому же, держать все это при себе было более чем рискованно. Да и хотелось закончить с этой историей как можно быстрее.
Размышляя о том, как легко впасть в паранойю, я извлек из аптечки резиновые хирургические перчатки, взял полотенце, достал пачку конвертов из стола, и, протирая тряпкой каждый листок и каждый конверт с обеих сторон, стал вкладывать в конверты компромат и надписывать печатными буквами нужные адреса. Когда все было сделано, я сжег перчатки, оставшиеся документы, конверты и даже ручку, которой писал, сложил в свой кейс плоды трудов, и, дождавшись утра, сел в машину и поехал в Москву, моля бога о том, чтобы меня не остановили гаишники, и чтобы я не попал в ДТП. Я первый раз ехал на машине один.
Выехав по кольцевой на другую сторону Москвы, я опустил в почтовый ящик конверты и отправился домой отсыпаться.
Сказать, что события из той жизни не оставили следа, я не могу. Они, конечно же, имели свои последствия. Как оказалось, я развязал войну, страшную по количеству убитых, арестованных, снятых с должности и пропавших без вести. Рикошетом она коснулась и нас.