Без вести пропала жена одного нашего рабочего. Она работала скромным бухгалтером на одной из фирм-«мишеней», и, видимо, как раз и была одним из тех засланных казачков, что сливали информацию «Прорыву». Сам же рабочий уволился, и я подумал, что он тоже вполне мог работать на них же.
Позвонила Кся и сказала, что не выйдет на работу до конца недели: дядя Петя (для нас – Маршал) со своими друзьями попал под раздачу пуль в ресторане, и ей надо будет помочь тетке с похоронами. После похорон она пришла на работу и стала собирать свои вещички, но не демонстративно-шумно, а тихо, как побитая собачонка. Врать не буду: уговорить ее остаться стоило небольшого труда. Она была просто счастлива, когда я сказал ей, что, несмотря на обрушение «крыши», она нам нужна сама по себе как толковый перспективный работник.
А со мной стали происходить странные и неприятные вещи. Ночами я подолгу не мог заснуть и все крутил и крутил в голове события последних месяцев, и мне было страшно от мысли, что меня могли посадить в тюрьму. И от того факта, что, в сущности, я продолжал висеть на волоске, меня охватывала беспредельная, бескрайняя тоска. К ней добавлялась смерть Рахима, и когда я думал об этом, казалось, что убили мое детство, во всяком случае, самую лучшую и чистую его часть. Я петлял и петлял по закоулкам памяти, и постоянно приходил в один и тот же тупик: если бы не моя бурная деятельность, старик был бы до сих пор жив. Получалось, что последствия нашего давнишнего знакомства и его доброты и привязанности ко мне были таковыми, какие они были: он погиб. Ковыряясь в своих душевных болячках, я дошел до Наташи. Выходило, что и у нее в жизни я успел нагадить, а, стало быть, у Сереги и его родителей. Серая полоска рассвета между шторами освобождала меня, и я засыпал. Утром находились какие-то логические доводы в пользу моей невиновности, и я удивлялся самому себе. А ночью все начиналось сначала.
Однажды, завершив дела на комбинате, я стал уже собираться домой, и вдруг понял, что боюсь своей комнаты. Даже не то чтобы боюсь, но торчать дома и ждать прихода ночи было тоскливо. Не долго думая, я достал записную книжку, перелистал ее и наткнулся на Марго, мою давнишнюю необременительную приятельницу. Она обрадовалась моему звонку, и мы условились, что я буду у нее через два часа. Я заскочил домой принять душ и переодеться, заехал в магазин, купил вина, каких-то деликатесов, купил букет цветов и с полными пакетами отправился к ней.
Марго была не из тех женщин, которые любят играть в войнушку. Она не выискивала недостатков и слабых мест, не подкалывала, не язвила, не намекала, не вспоминала неприятные моменты из прошлого, не ставила в неловкое положение неудобными вопросами. Все было как всегда замечательно. Мы говорили о каких-то хороших веселых вещах, много смеялись, вкусно ели, пили хорошее вино, и казалось, что жизнь там, за дверью, такая же хорошая, веселая и легкая.
Утром я не стал ее будить. Позавтракал остатками от вчерашнего пиршества, с удовольствием выпил кофе и отправился на работу в отличном настроении и с твердым намерением возобновить наши отношения и бывать у нее как можно чаще. На комбинате на меня сразу же навалились дела, и только к обеду я смог отбиться от потока бумаг. Заварив себе чаю, я удобно устроился в кресле, вытянул ноги и стал вспоминать прошедшую ночь. Вдруг озарение, резкое, болезненное и нелепое полоснуло сознание: я наоставлял в чужой квартире отпечатки пальцев... Меня прошиб холодный пот.
Разумеется, я сразу же взял себя в руки, потому что это был полнейший идиотизм. Ну, отпечатки. Ну и что? «А то, - тут же подумал я, - что если они меня выследили и убьют Марго, я в третий раз попаду под подозрение, и на этот раз уже не отверчусь». Я не испугался, что могут убить Марго, я испугался за себя. Это было омерзительно, и все-таки это было так и продолжало быть таковым: я переживу убийство Марго, но если меня таким образом подставят, моя жизнь на этом закончится. Понимая, что домыслы мои глупы, что вряд ли вот так хитро мне стали бы мстить, я все же трясущимися пальцами набрал ее номер телефона и, чувствуя, как бухает сердце, стал дожидаться, когда она подойдет к телефону. Мысль о том, что она, скорее всего, на работе, в голову не приходила. Да и ее рабочего телефона я не знал.
Паника длилась не более пятнадцати минут, а потом внутри у меня как будто что-то перегорело, я смертельно устал, накатило равнодушие и спокойствие. Я понял, что нахожусь в двух шагах от паранойи, и с этим надо бороться, причем в одиночку.
Вечером я, перебарывая в себе липкий страх, позвонил Марго. Я сказал ей, что влип в нехорошую историю и на какое-то время залягу на дно. И что звонить ей не буду именно по той причине, что не хочу навлечь на нее неприятности, а не по какой-либо другой. Простая душа Маргоша забеспокоилась и, решив, что я влез в долги, стала предлагать мне те немногие деньги, какими располагала. Я заверил ее, что дело совсем в другом, и клятвенно пообещал, что, как только разберусь со своими проблемами, тотчас же дам ей знать, и мы еще это дело отпразднуем. Встречаться с ней я больше не собирался.