Умерла Малышка не от какой-то настоящей болезни. Она просто старела и старела, и слепла, и кашляла все сильнее, и становилась все тише, пока в один солнечный летний денек понемножку не умерла совсем.
Нет ничего тоскливее, чем старческий возраст у животных. Как-то это неправильно, когда волосы у них начинают седеть, кожа сморщивается, глаза слепнут, а зубы шатаются в деснах и ни на что уже не годны. Если старится мужчина или женщина, то всем вокруг кажется, что у такого человека всегда найдется хоть что-то, что связывает его с молодой, настоящей жизнью. У людей есть дети или хотя бы память о былых обязательствах, но старая, то есть выпавшая из привычной борьбы за существование собака похожа на тоскливого, бессмертного Струльдбруга, который тянет и тянет сквозь жизнь невыносимую ношу смерти.
И вот однажды Малышка умерла. На Анну после этого напала даже не печаль, а самая настоящая тоска. Ей было жалко бедную старую животинку, что она все мучается и мучается, и ей тяжело, и она совсем слепая, и кашель у нее такой тягостный, что ее прямо-таки всю трясет, но после этой смерти в душе у Анны осталась пустота. Молоденький олух Питер и веселый крошка Шарик, конечно, пытались ее утешить, как могли, но Малышка была единственной собакой, которая помнила былые дни.
Анне хотелось похоронить Малышку на настоящем кладбище, но ни в одной христианской стране такого никто не допустит, так что Анна, в полном одиночестве, просто завернула свою старую верную подружку в хорошее покрывало и предала ее тело земле в каком-то тихом месте, о котором знала она одна.
Добрая Анна не плакала по бедной старой Малышке. Нет-нет, у нее даже времени на то, чтобы побыть одной, и то не было, потому что теперь на добрую Анну стали обрушиваться беда за бедой. Теперь ей нужно было оставить свое место у мисс Матильды.
Когда Анна только устраивалась работать к мисс Матильде, она прекрасно знала, что это может быть всего на несколько лет, поскольку мисс Матильда очень любила путешествовать, и не могла подолгу сидеть на одном месте, и всегда находила какое-нибудь новое место, где можно пожить. Добрая Анна не придала этому совсем никакого значения, потому что когда она в первый раз пошла к мисс Матильде, она не думала, что ей там понравится, так что же толку беспокоиться насчет того, надолго это или нет. А потом за все эти счастливые годы, которые они прожили вместе, Анна как-то заставила себя об этом забыть. И в самый последний год, когда она уже знала, что скоро все кончится, она изо всех сил старалась думать, что нет, ничего не кончится.
— Давайте не будем сейчас об этом говорить, мисс Матильда, кто знает, может, мы все помрем до той поры, — отвечала она всякий раз, когда мисс Матильда пыталась поднять эту тему. Или еще:
— Если мы до той поры доживем, мисс Матильда, может, вам уже и не захочется никуда уезжать.
Нет-нет, добрая Анна никак не могла рассуждать так, как будто отъезд мисс Матильды был вполне реален, слишком тоскливо было бы снова остаться одной среди чужих людей.
И добрая Анна, и ее обожаемая мисс Матильда, обе изо всех сил старались думать, что ничего подобного не случится. Анна ставила в церкви свечки и вообще делала все, что могла, чтобы только ее мисс Матильда осталась в городе, а мисс Матильда ломала себе голову над тем, как бы устроить, чтобы добрая Анна могла поехать с ней, но ни свечки, ни прожекты ни к чему так и не привели. Мисс Матильда собралась уезжать, причем в другую страну, где Анна жить не сможет, потому что ей там будет слишком одиноко.
Ничего другого, кроме как расстаться, этим двум женщинам не оставалось. Может быть, мы все помрем до той поры, повторяла добрая Анна, но даже и помереть почти никто не помер. Все остались жить дальше, за исключением несчастной, старой и слепой Малышки, вот и пришлось им просто-напросто расстаться.
Бедная Анна и бедная мисс Матильда. В самый последний день они буквально не смели глаз поднять друг на друга. У Анны все валилось из рук. Она просто выходила из дома, потом заходила обратно, и иногда ворчала.