Джефф теперь с каждым днем все прилежнее учился страдать. Иногда, когда он оставался совсем один, ему становилось так больно, что из глаз у него сами собой начинали сочиться медленные злые слезы. Но теперь с каждым днем, чем больше Джефф Кэмпбелл узнавал, что такое настоящая боль, тем меньше в нем оставалось глубокого, едва ли не священного трепета перед Меланктиными чувствами, который в нем когда-то жил. В страдании, если разобраться, в общем-то и нет ничего такого особенного, думал Джефф Кэмпбелл, если даже я могу настолько остро его переживать и чувствовать всю эту боль. Ему было очень больно, и боль была точно такая же, какую он когда-то сам причинял Меланкте, но даже он был в состоянии ее переносить и не ныть по этому поводу, и не скулить.
Натуры мягкосердечные, которые по большей части не подвержены сильным страстям, в страданиях часто становятся жестче. Для человека, не знакомого с тем, что есть настоящее страдание, оно представляется каким-то невыносимым кошмаром, и он готов сделать все на свете, чтобы помочь его жертвам, и в нем живет глубочайшее почтение к людям, которые на своей шкуре знают, что это значит, страдать подолгу и всерьез. Но если им самим случается по-настоящему страдать, они очень скоро начинают терять и страх перед страданием, и ничему уже не удивляются, и перестают всерьез сочувствовать другим страдальцам. Не так уж это и страшно, если даже я в состоянии вытерпеть эту муку. Оно, конечно, неприятно, что и говорить, особенно когда затягивается надолго, но люди, которые страдают, видимо не становятся значительно мудрее всех прочих только оттого, что умеют справляться с этой напастью.
Страстные натуры, которые, по большому счету, страдают постоянно, люди, на которых чувства обрушиваются как удар молнии, от страданий наоборот смягчаются, и страдание всегда идет им на пользу. Натуры мягкосердечные, бесстрастные и спокойные от страданий делаются тверже, поскольку теряют страх перед страданием и былое чувство удивления перед теми, кто знает, что это такое, и уважения к ним, потому что теперь они сами знакомы со страданием не понаслышке и знают, не хуже прочих, как с этим жить.
Вот так оно и получилось с Джеффом Кэмпбеллом. Джефф теперь на собственной шкуре почувствовал, что значит страдать по-настоящему, и с каждым днем теперь он все отчетливее понимал, как несладко приходится Меланкте Херберт. Джефф Кэмпбелл по-прежнему любил Меланкту Херберт, и в нем по-прежнему жила вера в нее, и надежда, что в один прекрасный день все образуется и они опять будут вместе, но понемногу, с каждым прожитым днем, надежда эта делалась все слабее. Они по-прежнему встречались и много времени проводили вместе, но между ними уже не было прежнего доверия друг к другу. В те дни, когда они были вместе, Джефф чувствовал, что понятия не имеет, что там творится у Меланкты внутри, но зато прекрасно знал, как глубоко он ей доверяет; теперь он много лучше знал Меланкту Херберт, но прежнего доверия к ней уже не испытывал. Теперь у Джеффа совсем не получалось быть с нею по-настоящему честным. Он пока еще не сомневался в том, что она верна ему и только ему, но вот в Меланктину любовь ему как-то не слишком верилось.
Меланкта Херберт сердилась теперь, когда Джефф приставал к ней с вопросами:
— Всю жизнь я придерживалась правила: если речь идет обо мне, Джефф, то любому человеку следует давать один-единственный шанс, не более того, а тебе Джефф, я дала не один и не два, а уже, наверное, целую сотню, слышишь, что я говорю?
— А почему бы и не миллион, а, Меланкта, если ты действительно меня любишь? — и в Джеффе снова вспыхивала злость.
— А потому что я не уверена, Джефф Кэмпбелл, заслуживаешь ты этого или нет.
— А я и не собираюсь ничего заслуживать, я сейчас говорю про тебя, Меланкта. Речь о любви, и если ты меня по-настоящему любишь, то ни о каких таких шансах даже и речи быть не должно.
— Вот уж и правда, Джефф, какой ты в последнее время стал умный, просто клейма ставить негде.
— Не об уме сейчас речь, Меланкта, и не о ревности. Просто ведешь ты себя со мной очень странно.
— Вот и я о том же, Джефф, о том же самом. Именно так люди и говорят, все до единого, когда начинают тебя ревновать. А у тебя ни малейшей причины нет для того, чтобы ревновать меня, и вообще, господи, до чего же я устала от этих бесконечных разговоров, ты слышишь, что я говорю, Джефф?