Бенджамин Констэбл
Три жизни Томоми Ишикава
Роман
Предисловие
– Я хотел бы написать книгу, главными героями в которой были бы мы с тобой, – сказал я Томоми Ишикава, рассеянно расставляя вещи на столе.
– Хорошо, – ответила она и закашлялась. – В книге я могла бы заболеть туберкулезом. Мы бы уехали жить в Италию, где ты проводил бы вечера, попивая абсент с женщинами дурной репутации, и писал бы ужасные романтические стихи, которые читал мне потом на смертном одре, а я бы говорила, что меня убивает красота твоего творчества.
Я перестал смеяться.
– Я не совсем это имел в виду.
– Правда? – удивленно спросила она. – А что же?
– Просто историю двух людей, которые встречаются и разговаривают на разные темы.
– Хм… да, неплохо, – произнесла Томоми Ишикава. – А в чем интрига?
– Ни в чем. Ни романтики, ни приключений, ни…
– Подожди, подожди, ты, наверное, ошибся. Это же скучно. В такой книге должны быть, по крайней мере, измена, украденная картина и говорящая собака. Или обезьяна.
– Э…
А я-то думал, что моя идея ей понравится.
– Ну ладно, там будет какая-нибудь тайна. Например, серия убийств, которые нам придется раскрыть.
– Так, – сказала Томоми Ишикава, – но кто же их совершит?
– Ты! – я улыбнулся.
– Я? Ну спасибо, Бен Констэбл. Я сменю имя на Уинси, и тогда ты назовешь книжку «У» – значит «Убийство».
– Нет! – теперь уже я рассмеялся. – Нет. Меня будут звать Бен Констэбл, а тебя Томоми Ишикава.
– Но нас и правда так зовут.
– В том-то и суть.
– Э… ладно. Или можешь назвать меня Бабочкой, это не так официально.
– Бабочка останется твоим прозвищем, – заверил я. – И замысловатый сюжет уведет читателя в Париж и Нью-Йорк.
Она подалась ко мне через стол.
– А что, если Бен Констэбл станет первой жертвой?
Я тоже наклонился.
– Эта идея мне не нравится.
– Тебе даже не нужна моя помощь?
– Ну…
– Как ты думаешь… – мы оба замолчали, дожидаясь, кто заговорит первым, и Томоми Ишикава взяла с тарелки моллюска. – Как ты думаешь, мне удастся избежать смертной казни? Такой унылый финал после блестящей преступной жизни.
– Никакой смертной казни, – ответил я. – Я даже не уверен, что будут убийства. Ты представляешь книгу не так, как я, Томоми Ишикава. Я хочу написать о необычной дружбе. Незачем портить ее лишним вымыслом и всякими фокусами.
– Но ты сказал…
– Она будет о таких вещах, как этот наш разговор.
– Они говорили, пили и смеялись до глубокой ночи.
– Именно, – подтвердил я. – Наша реальность увлекательней любой фантазии.
– Ну конечно, – она улыбнулась. – Но, возможно, тем же вечером вымышленная Томоми Ишикава выследит других женщин, сидевших в баре. – Она взглянула на людей за соседним столиком и понизила голос: – И убьет одну за другой, обмотав обнаженные тела их же кишками.
– Напиши лучше свою книгу, – предложил я.
Она ненадолго задумалась.
– Да, может быть, я так и сделаю.
Часть 1
15 марта – 17 августа 2007
Глава 1
Удивительное письмо от Бабочки, которое изменило всё
Париж, 15 марта 2007
Дорогой Бен Констэбл, тебе, наверное, очень хочется знать, отчего я послала бумажное письмо, а не сообщение или письмо по электронке. Почему я просто не позвонила, чтобы поболтать и посмеяться, или не подождала, пока мы окажемся за столиком в углу людного кафе, сидя боком на стульях, спиной к стене, чтобы не выдыхать дым в лицо? Наши куртки висят на вешалке у двери, издалека пахнет дождем, капли ручейками стекают по стеклу, а мы пристально смотрим друг на друга, потому что разговор стал чуть более напряженным, и аккуратно ставим локти, чтобы не уронить чашку кофе или, еще того лучше, бокал с вином. И почему – возможно, спросишь ты себя – мое письмо отпечатано, а не написано от руки (так было бы интимнее), при помощи изящного и почетного искусства каллиграфии?
Не сомневаюсь, ты догадываешься, что время, которое ушло на написание этого письма, и усилия, затраченные на отправку, намекают, что его содержание и цель гораздо значительнее, чем развлечение от безделья в бессонную ночь или желание польстить тебе тем, что ты – частый гость моих мыслей.
Как насчет тактильного удовольствия от прикосновения к бумаге, Бен Констэбл? Почему бы не написать просто ради многогранного наслаждения, которое доставляет письмо; ради того чтобы понежиться среди слов, ради бремени тысячелетних традиций написания писем?