Пока Юрась подгонял заготовленные впрок подковы, Агния стояла, прислонившись плечом к дверному косяку, смотрела на проворную пляску молота по наковальне и многозначительно усмехалась. Вот так всегда: если не шумит, так усмехается, играет губами. Она их не красит, но они у нее всегда будто накрашенные. Такие яркие — просто беда! Но Юрась не из тех, кого можно легко прельстить всякими улыбочками и прочими штучками, хотя порой от штучек этих у него дух захватывает. Вот и сейчас: прибивает подкову, а сам нет-нет да и взглянет краешком глаза на гримасничающую Агнию.
— А, пропасть! — Аж под мышкой резануло — так хватил молотком по пальцу. А девка хохочет как оглашенная. Это вместо того, чтобы посочувствовать. — Нечего тут хаханьки строить под руку! — обозлился Юрась.
Агния шевельнула густо-черными бровями, тщательно зауженными по последней моде до ширины башмачного шнурка. Фыркнула:
— Было б кому строить хаханьки!
— А нет, так отвернись.
— Н-да… Помнится, в школе ты не такой был…
По лицу Юрася пошли красные пятна. Схватил ногу мерина, зажал в станок, принялся вгонять в копыто гвозди, а Агния опять за свое. Что ты ей сделаешь? Хороша ведь чертовка, лучше некуда, но Юрась, опасаясь вновь ударить по пальцу, не отрывал взгляда от работы. И напрасно. Стоило б ему поднять в эту минуту глаза, и он понял бы, что не только ловкость, не только рабочая хватка ей по душе… Но он все стучал и стучал.
«По лбу еще бы стукнул себя, дурак!» — рассердилась Агния и махнула рукой.
Юрась закончил, отряхнул фартук, хлопнул ладонью по крупу мерина:
— Забирай своего одра!
Агния молча отвязала повод, встала на пенек, легко, подпрыгнула и села верхом.
«Странно, — подумал Юрась, — пол-лета прошло, а загар к ней ничуть не пристал. Ноги совсем белые. Белые как сметана, которую она возит в райпотребсоюзовскую столовку… Не иначе сметаной сама мажется».
Агния посмотрела сверху на Юрася, провела прутиком бузины по его лицу, сказала насмешливо:
— Да-а… загордился ты…
— Откуда ты взяла, что я загордился?
— Откуда — это тайна…
— Какая, черт, тайна?
Агния чуть нагнулась к нему, молвила вполголоса:
— Приходи вечером в кино — узнаешь…
И, стеганув коня, ускакала, оставив за собой на площади клубы пыли.
«Вот тебе! Возьми ее голыми руками… Бес, что ли, в ней сидит? — посмотрел Юрась ей вслед. — Другую такую на всем свете не сыщешь. Ума можно лишиться от ее фокусов…»
Пыль над площадью осела, а он все смотрел в ту сторону, где скрылась Агния. Очнулся от тумака дяди Куприяна.
— Чего вылупился на ту стерву?
— А что такое?
— Мало тебе на селе порядочных девок? — топнул в досаде дядя.
Юрась сморщился, точно кислицы откусил. Ссутулил крутые плечи, повернулся и пошел в кузню. Дядя едва удержался, чтоб не запустить в него попавшим под руку дрючком.
Обычно, когда он заводился, то долго не мог остановиться, бушевал, жучил племянника на все лады, поучал, как надо жить на свете. На этот раз он опамятовался скоро, сообразив, очевидно, что перегибать палку глупо: можно самому получить обломком в лоб, если палка не выдержит.. Уже не однажды убеждался он, что из гнева ничего хорошего не рождается, а тем паче, если дело касается внутрисемейных отношений. Тут нужна политика тонкая и гибкая.
Полчаса натужных Куприяновых раздумий увенчались дипломатическим решением по формуле: «шаг назад, два шага вперед…» Сделав на лице добрую улыбку, сказал Юрасю:
— Ты на меня не дуйся, я тебе как отец родной. Я тебе добра желаю. Выкинь из головы эту заразу, эту Агнию! Я тебе сосватаю такую девку — весь район завидовать будет. Слышишь? Панас Гаврилович приезжал, говорил — премия вышла, ну и мне перепало за ремонт инвентаря к посевной. Так что дам я тебе грошей; и поезжай завтра в янпольский раймаг да купи себе костюм. И штиблеты, какие там знаешь.
Юрась ничего не ответил, подумал:
«Что это ему стукнуло? Я в училище собираюсь, а он меня в костюм-туфли наряжает, сватать собирается…»
Однако от поездки в Янполь не отказался, все равно надо ехать в райвоенкомат по своему делу.
Хотя кузня стояла на отшибе, но мужики, навеселе возвращаясь из сельпо, останавливались у распахнутой двери, закуривали и разводили тары-бары. Местная знаменитость Тихон Латка, балабон и лодырь, подвыпив, любил похвастаться своими узловатыми мускулами. В свое время Латка заметно пошел было вверх, его выдвигали в бригадиры и даже вознесли до заместителя председателя колхоза, но вдруг он споткнулся «о мешки с зерном…». Пришлось на три года распрощаться не только с высокой должностью, но и с родней, и с Рачихиной Будой… А когда, отсидев срок, он вернулся домой, в начальники его ставить больше не захотели.