— Здравствуй! Ты чего ж пешочком чапаешь? — раздался веселый женский голос, и лошадь, словно ей подали сигнал, тут же перешла на шаг.
— Здравствуй, Агния.
— Ну, что я говорила вчера?
— Что?
— А то, что возгордился ты не по разуму. Знал ведь, что я с подводой в райцентре, нет бы спросить, когда назад поеду! Куда ж там! Потащился пехом…
— Захотел и потащился.
— Ладно, садись уж… Видишь, что надвигается?
Мерин продолжал идти шагом, Юрась забрался в решетчатый рессорник, примостился боком, свесив ноги наружу. Агния повернулась к нему вполоборота и тут же принялась за свои штучки. Грызет соломинку, а сама то скосит на Юрася глаз, то усмехнется уголками губ, то поглядит с издевочкой. Хорошо еще — молчит, а то, что ни слово, то колючка. Ведьма, а не девка!.. Заморочит, затюкает враз. Пусть уж лучше посмеивается, Юрась ничего не имеет против этого. И если уж говорить по правде, улыбка у Агнии замечательная. И сама она красивая, это видно каждому, ежели присмотреться.
— Ты в эмтээсе был? — нарушила молчание Агния.
Юрась насупился. Агния напомнила своим вопросом то, что произошло с ним за сегодняшний день. Он буркнул натянуто:
— В военкомате был.
— Зачем? — встрепенулась Агния.
— Вызывали…
И чтобы не продолжать разговор о своих рухнувших надеждах, воскликнул громко:
— И зачем я твою конягу ковал? Видно, дохлятина, окончательно совесть потеряла… Дай-ка вожжи, иначе мы до заморозков не дотащимся!
— Э-э-э… пока не выедем напрямую, не побежит, хоть режь его. Такой у него норов.
— Ты, оказывается, под норов мерина подстраиваешься? — уязвил ее Юрась.
— А почему бы нет? Набираюсь опыта. Начну с норова мерина, а там, глядишь, наловчусь и к мужу норовистому подстраиваться…
Куснула кончик яркой косынки и засмеялась.
— А под меня смогла бы подстроиться, если б я сдурел и женился на тебе? — оскалился Юрась.
— Ох-ох-ох! Несчастный будет тот, кому достанусь я…
Повозку трясло, краешек белой груди Агнии трепетал в глубоком вырезе платья. Юрась хмыкнул.
«Черт! Хоть бы пуговку застегнула. Впрочем, откуда там пуговка? Нарочно не пришила, дразнит… Видимо, все-таки мажется она сметаной, ишь коленки какие белые! Не иначе в маманю свою пошла… Бабка Килина сплетничала, будто тетка Гашка искони моет по утрам свою толстую ряшку обратом, чтобы выглядеть свежей, как цветок. Ой, с ума можно спятить от такого цветка! Неужели и Агния когда-то станет такой, как ее мать?» — подумал Юрась с ужасом и представил себе: вот она везет в райпотребсоюз бидоны с молочными продуктами, заезжает в лес, где ее никто не видит, черпает горстью из бидона и…
Туча, ворчавшая поначалу на западе, неслась теперь во всю прыть, загораживая небо. Стало невыносимо душно. Форменная парная, даже веником березовым пахнет. Видать, и Агнию разморило, молчит. Молчит и Юрась, не знает, о чем с ней говорить. Проклятая застенчивость, она всегда тяготит его, как ярмо. И когда он отделается от нее? Стыдно перед сверстниками. Сидит, развесил уши. Разве так надо с женским полом? Специалисты, поднаторевшие в таких делах, говорят, надо вот так…
И он, охватив неловко Агнию за плечи, запустил с отчаянной решимостью руку ей за пазуху. Агния вздрогнула. «Сейчас закатит оплеуху…» — приготовился Юрась, вобрав голову в плечи. Но ожидаемой затрещины не последовало, лишь над изумленными глазами Агнии взлетели испуганно брови. Вдруг она рассмеялась ему в лицо:
— Эх ты!.. Юрась-карась… Наслушался глупостей и туда же…
Агния резко повернулась и одним махом нахлобучила Юрасю кепку до самого подбородка, Юрась схватился за козырек, и тут раздался свист. Эх, откуда и прыть взялась у мерина — зачеканил копытами по дороге, только пыль клубами…