– Я останусь до завтра, – твердо сообщил Гена. – Доберусь своим ходом.
– Я тоже до завтра, – сказал вдруг Миша и улыбнулся. – Наши фамилии Солев и Валерьев. Вычеркните, пожалуйста.
Экскурсовод недоуменно посмотрела на молодых людей, подумала и произнесла:
– Хорошо. Это ваши проблемы. Ночевать лучше у бабушек, они здесь недорого берут. Перед отходом автобуса подойдите – я точно скажу, куда идти. Как, еще раз, ваши фамилии?
* * *
Экскурсовода, обещавшую помочь с ночлегом, не следовало упускать из виду, раз уж до отхода автобуса осталось меньше часа, и Гена, приглашающе махнув Мише, направился к выходу. «Хорошо, что вчера стипендию дали, – подумал он и, ясно почувствовав промыслительность этого совпадения, добавил: – Слава Богу!» Он приостановился и оглянулся посмотреть, идет ли за ним Солев. Солев шел.
Вообще, Мишино поведение приятно озадачивало Гену. Он боялся предполагать и всё-таки предполагал, что совершается таинство обретения веры, и понимал, что наблюдать за этим таинством нехорошо – на то оно и таинство. Но Валерьев ничего не мог с собой поделать и с затаенной радостью присматривался к Солеву, параллельно размышляя, что это присматривание, вероятно, отвлекло его от главного – потому-то он почти ничего и не почувствовал, приложившись к великой святыне. «Завтра утром приложусь еще раз», – решил он, крестясь на выходе из храма.
Миша и Гена держались несколько позади университетской группы, не сливаясь с ней; разрыв еще более увеличился, когда Миша, прочитав перед началом Канавки инструкцию по ее прохождению, принялся переписывать на бумажку «Богородице Дево, радуйся…». Гена улыбчиво поджидал и, загибая пальцы, творил молитву.
Наконец тронулись. Канавка представляла собой что-то вроде траншеи, прилизанной временем и поросшей травой, а рядом с ней, по дорожке, против часовой стрелки, тихонько шли паломники, шепча Богородичную молитву. Гена и Миша тоже шли и шептали. Гена чувствовал внутри себя и вовне тихую радость, какая случается изредка во время молитвы, и еще он чувствовал, что идет по кромке пакибытия. Тишина, окутавшая Канавку, была не от мира сего, и потому никакие звуки не могли ее вытеснить, – вот дети выбежали из школы, расположенной внутри Канавки, они шумят, но тишина остается тишиною. Гена дошептал, загнул палец и вновь принялся… Тихо.
– Наших не видно, – заметил Миша, окончив путь.
– Пойдем к автобусу, – предложил Гена и спросил, поспешая: – Тебе сколько осталось?
– Сбился. Но ощущения очень странные.
– Погоди. Я буду дочитывать.
Молчали почти до самого автобуса, пока Гена не перекрестился и не сказал:
– Всё.
Они успели и были направлены экскурсоводом по точному адресу к странноприимной бабушке.
– А далеко до Серафимова источника? – спросил Гена.
– Километра три. Но вам лучше с нами не ехать, а зайти к бабушке и договориться точно. Как договоритесь, идите на три ближних источника, сначала на Казанский – как раз успеете до вечерней службы. А на Серафимов источник лучше завтра, после литургии. И сухариков из чугунка батюшки обязательно возьмите. Канавка и сухарики – это обязательно.
– Спаси Бог, – пробормотал Гена, силясь всё запомнить.
– Причащаться собрались? – полюбопытствовала экскурсовод.
– Да, – ответил Гена, а Миша взглянул на него с интересом.
Экскурсовод вдруг как бы смутилась, произнесла: «С Богом!» – и поспешно села в автобус. Автобус тронулся, а она с жалостью к самой себе подумала: «Автобус – Канавка – сухарики…»
Гена же и Миша пошли искать дом странноприимной бабушки, руководствуясь точным адресом и ориентирами.
В селе Дивеево соседствовали избушки-развалюхи и крепкие срубы, брошенных домов видно не было. Гена и Миша шли по ровной асфальтированной дороге, но почему-то думалось, что она здесь одна такая, а рельеф остальных дорог села определяется колдобинами, лужами и коровьими лепехами. С какого-то двора на всё село громогласно разносилось записанное на магнитофон церковное пение. Может быть, знаменное – Гена не разбирался в этом, слышал только, что знаменное пение теперь принято хвалить, а партесное – ругать. А может быть, наоборот, партесное было – Гена не знал.
– Хорошая деталь для рассказа, – сказал Миша с улыбкой. – Слышишь?
– Слышу, хорошая, – согласился Гена и добавил: – Я и забыл, что ты тоже пишешь.
– Пишу. Надо будет в городе обменяться произведениями.
– Обменяемся. Нам сюда, кажется.
Странноприимная бабушка из домика-развалюшки показала им небольшую комнатку с кроватями. Еще она обратила внимание паломников на будильник, чтобы уж не проспали, а за ночлег попросила очень дешево.