Гость сунул за пазуху руку и извлек из внутреннего кармана плаща сложенный вчетверо лист бумаги, закатанный в прозрачную непромокаемую пленку.
- Генеральный инспектор дорожных войск, Иван Терентьев, - веско сообщил он, протягивая документ для ознакомления.
Толстяк изучил удостоверение с такой тщательностью, будто проверял на фальшивость свои драгоценные облигации, но грозная бумага оказалась в полном порядке, включая размашистую подпись императора.
- К делу, - отрывисто предложил Терентьев, пряча удостоверение обратно. – Восьмой опорный полностью парализован, движение остановилось, пробка на весь терминал. Девять автоколонн выстроились в очередь и ждут, когда противник сообразит, что происходит, и организует налет. Кто персонально виноват в этом?
- Э-э-э... присядете? – предложил начальник узла, лихорадочно пытаясь выиграть время.
- Нет, - отрезал Терентьев.
- Видите ли… - начальник сумел-таки перебороть первый приступ паники и привычно приготовился завести традиционную песню о непреодолимых трудностях, стихийных бедствиях и некомпетентных подчиненных. Ранее это почти всегда действовало, а если и не подействует, главное – выиграть немного времени. Совсем немного, только чтобы найти заветный конверт и выйти из здания...
- Не вижу, - неприятный голос Терентьева обрезал плавную нить оправданий словно ножницами. Инспектор сделал шаг вперед и теперь возвышался над толстяком, сверля его тяжелым взглядом.
- Вы не поняли. Меня не интересуют оправдания, - веско, отчетливо выделяя каждое слово, произнес Терентьев. – Меня интересует персональная ответственность. Кто лично виноват в том, что опорный пункт номер восемь парализован? Вас подвели снабженцы? У вас некомплект личного состава? Узел подвергнут бомбардировке?
Под неотрывным взглядом непроницаемо темных глаз начальник еще с полминуты пытался объяснить инспектору, как все так получилось. И с ужасом понимал, что с каждым словом скатывается к бессмысленному и жалобному блеянию.
- Достаточно, - оборвал его Терентьев. – Что вы искали среди бумаг в такой спешке и таком беспорядке?
Секунд десять он ожидал ответа, молчаливый и неподвижный, как изваяние безжалостного божества. А затем просто развернулся и вышел, сделав знак бойцам, ожидавшим у входа. Толстяк попытался вскочить, зацепился увесистым пузом о край стола. Слова застряли в горле, начальник бешено жестикулировал, уже понимая краешком сгорающего в панике сознания, что его судьба была только что измерена и взвешена страшным человеком в черном кожаном плаще.
Дождь усиливался, потоки воды бессильно колотили по крыше, стучали в стены и окна. Рокоту разбушевавшейся стихии вторили нечленораздельные вопли – кого-то вытащили во двор, под аккомпанемент мольбы о пощаде, обещаний все исправить и чего-то еще. Понять, чего именно, помешал сухой, резкий звук выстрела.
Терентьев сложил руки на столе. Перед ним сидели пять мужчин, все, за исключением одного - в возрасте, с сединами – руководители направлений транспортного узла. Их вид, сурово-сосредоточенный, невероятно контрастировал с обликом безвременно упокоившегося начальника, и Иван мимолетно подивился – как все-таки причудливо тасует людей административный аппарат. Причем независимо от времени и устройства общества. Что в привычном ему социализме, что в здешнем просвещенном империализме – на руководящих постах с удручающим постоянством оказывались мерзавцы или просто дураки. А достойные люди тянули рабочую лямку под управлением тупого карьериста.
- А так можно? – осторожно, но серьезно осведомился самый молодой из пятерых, косясь в сторону окна. – Расстрелять даже без трибунала…
- Можно, - кратко отозвался Терентьев. – Как генеральный инспектор рода войск, я могу все, потому что юридически любое мое распоряжение представляет собой «тень» имперского указа. А власть Его Величества у нас по конституции абсолютна и превыше любого закона. В том числе и закона об особой подсудности за хищения и должностные преступления в прифронтовой зоне.
Произнося слова «об особой подсудности» Терентьев дернул щекой, но справился с непонятным для присутствующих раздражением.
- Итак, у нас очень мало времени, - сообщил он присутствующим. – Но я все же потрачу четверть часа на то, чтобы вкратце обрисовать ситуацию. Для лучшей мотивации и понимания.
- Господин инспектор, - вступил в разговор самый старший, машинально, по многолетней привычке поглаживая густую бороду «купеческого» образца. – Давайте начистоту… Слухи говорят правду? На фронте скверно и все держится едва-едва?