– Я передам Маро, – сказал Трибуле, – но балладу подпишите вы, сир!
– Ты, Трибуле, примешь участие в нашей вылазке? – спросил Франциск, прикидываясь, что не понял намека на плагиат.
– Черт побери, мой принц! Хорошо бы выглядел французский король, если бы каждая его глупость не была одобрена королевским шутом!
Забившись в оконный проем, Трибуле смотрел, как опускается ночь на еще не завершенные строения Нового Лувра. Шут предавался раздумьям:
«Он сказал “семнадцатилетняя девственница”… Кем может быть это бедное создание?.. Мне страшно!»
Страх, боль, а затем смертельная тревога промелькнули на его измученном лице. Какие заботы волновали это несчастное сердце?
– Что до Мадлен Феррон, – продолжал Франциск, – я больше не пойду к ней… Я приберег для нее такой сюрприз, что никогда больше эта фероньерка не вынырнет!
– И что же это за сюрприз? – полюбопытствовал Сансак.
В этот момент дверь королевских покоев отворилась и в комнату вошел бледнолицый человек, одетый в черное.
– А вот и господин граф де Монклар, – отчеканил Трибуле, который, повернувшись лицом к собравшимся, снова скрыл свои чувства под маской сардонического веселья, – главный гофмейстер, верховный парижский судья, строгий хозяин нашей полиции, которого не зря боятся господа бродяги, грабители, нищие, притворяющиеся эпилептиками, и пособниками галилеян!
Граф де Монклар приблизился к королю и склонился перед ним:
– Говорите, сударь, – разрешил Франциск.
– Сир, предлагаю вашему вниманию список лиц, просящих аудиенцию. Пусть Ваше Величество соизволит указать тех своих подданных, которых он захочет принять. Первым в списке стоит господин Этьен Доле, печатник с типографским знаком «Золотой обрез».
– Принимать не буду, – жестко сказал король. – Присмотритесь получше к этому человеку, который установил тесные связи с новыми сектами, отравляющими души моих подданных… Кто следующий?
– Мэтр Франсуа Рабле…
– Пусть катится ко всем чертям! Да! И он пусть тоже побережется! У нашего королевского терпения есть предел… Кто еще?
– Глубокоуважаемый и почтенный дон Игнасио Лойола.
Король задумался:
– Я приму глубокоуважаемого отца завтра.
– Черт возьми! – отрывисто бросил Трибуле. – После женских юбок наш государь займется сутанами монахов!
– Вот и всё, что касается аудиенций, сир, – продолжил граф де Монклар, – но из Двора чудес, сир, распространяется непереносимая зараза. Она грозит отравить весь Париж. Вся улица Сен-Дени стала необитаемой. На пока еще порядочные улицы проникают обитатели улиц Мове-Гарсон, Фран-Буржуа, Гранд и Птит-Трюандери[5]. Дерзость грабителей превосходит все границы. Надо бы устроить показательную казнь. Двое злодеев заслуживают петли: некий Лантене и еще один по кличке Манфред… Что прикажете с ними сделать?
– Повесить злодеев!
Трибуле захлопал в ладоши.
– В добрый час! А то в Париже развлечений не хватает. Всего пятерых повесили вчера да восьмерых сегодня!
Человек в черном молча вышел. Трибуле успел крикнуть ему вслед:
– Привет Виселичному архангелу!
– Бедный Монклар! – вздохнул король. – Вот уже двадцать лет, как он старается изгнать из города всех этих цыган и прочих жуликов, которых он обвиняет в похищении и вероятном убийстве своего маленького сына…Ну, вот. С государственными делами мы управились, теперь займемся личными. К Феррон… В ожидании вечерней экспедиции!
И Франциск, напевая какую-то балладу, вышел в сопровождении придворных из своей королевской комнаты.
II. Палач
Было восемь часов вечера. Темнота, непроницаемая, как чернила, окутала город. Резкими порывами налетал холодный октябрьский ветер. Возле ограды Тюильри смутно вырисовывались очертания одинокого домика. Там свила гнездо любовная связь короля и прелестной мадам Феррон. Слабо освещенное окно на втором этаже здания казалось тусклой путеводной звездочкой.
Комнаты была подготовлена для долгих и страстных свиданий. Декор призван был оживить и до крайности возбудить любовное влечение. Монументальная кровать походила на обширный алтарь, сооруженный для постоянного возобновления эротических жертвоприношений.
На кресле, на коленях у короля Франциска I, сидела обнаженная женщина. Ее ослепительного бесстыдства не затуманивал ни один, даже самый легкий, покров. Она подставляла свои губы и нежно шептала:
– Ну еще один поцелуй, мой Франсуа…
5
Улицы с «говорящими» названиями: ул. Дурных Мальчишек, Вольных Буржуа, Большой и Малой Нищеты