— Давно ты видел Скример? — спросил Пол.
Хмыкнув, Нили посмотрел в окно.
— Не видел ее после колледжа.
— Никаких контактов?
— Одно письмо, много лет назад, откуда-то из Голливуда. Сообщила, что взяла город штурмом. Сказала, что станет невообразимо знаменитой в отличие от меня. Довольно неприятное письмо. Я не ответил.
Пол сказал:
— Она заявилась на десятилетие нашего выпуска. Актриска, блондинка. Ноги — и больше ничего. Но хорошо упакована, здесь такого не видели. Видна подготовочка. Сыпала фамилиями налево-направо: тот продюсер, этот режиссер и актеры, актеры… Никогда не слышал таких имен. Вообще осталось впечатление, что она проводила больше времени в постели, чем перед камерой.
— Такова ее натура.
— Тебе лучше знать.
— Как она выглядела?
— Усталой.
— Где снималась?
— Называла кое-что, каждый час — новое. Потом мы сравнили записи… Короче, никто не видел ни одной ее картины. Показуха. Поведение, вполне типичное для Скример. Только она сейчас Теса. Теса Каньон.
— Теса Каньон?
— Угу.
— Напоминает порнозвезду.
— Похоже, туда и метит.
— Бедная девочка.
— Бедная девочка? Дура бестолковая. Занята собой. Прославилась тем, что была подружкой Нили Крэншоу.
— Да, но те ноги…
Оба заулыбались. Официантка принесла оладьи с сосисками и долила в чашки кофе. Обильно полив оладьи кленовым сиропом, Пол вернулся к беседе:
— Два года назад в Лас-Вегасе проходил большой съезд банкиров, и Мона поехала со мной. Ей быстро наскучило, она ушла в номер. Мне тоже все надоело Поздно вечером я пошел гулять по Стрип, зашел в одно из тех старых казино, и знаешь, кого я встретил?
— Тессу Каньон?
— Она разносила спиртное. Подавала коктейли в таком специальном костюмчике — высоком на спине, зато очень низком спереди. Обесцвеченные волосы, толстый слой штукатурки на лице и фунтов двенадцать жира, если не больше. Я рассматривал ее несколько минут. Меня она не заметила. Она изрядно сдала, меня удивило другое: ее поведение. Улыбки возле столов с игроками. Негромко брошенное: «Поднимемся в твой номер». Остроты и шлепки. Бесстыдный флирт с кучкой пьянчуг. Когда-то эта женщина хотела, чтобы ее любили.
— И я старался, как мог.
— Да, Скример — тот еще случай.
— Поэтому я бросил ее. Как думаешь, она приедет на похороны?
— Может быть. Если есть шанс на нее нарваться — так и случится. Хотя она уже не та куколка, а для Скример внешность — главное.
— Родители у нее живы?
— Да.
К столику неловко приблизился круглолицый человек в шапке а-ля Джон Дир.
— Нили, я только поздороваться, — чуть не кланяясь, сказал он. — Тим Нанли, я из «Форда».
Тим протянул руку, не особенно надеясь, что ее пожмут. Улыбнувшись, Нили подал руку.
— Я работал на машинах твоего отца, — сказал Тим.
— Помню, — соврал Нили, тем не менее ложь возымела действие. Улыбка мистера Нанли стала в два раза шире, он еще крепче пожал Нили руку и покосился на их столик, словно искал подтверждения.
— Я знал, знал. Хорошо, что ты вернулся. Ты был лучшим из лучших.
— Спасибо.
Высвободив руку, Нили взялся за вилку. Мистер Нанли попятился от стола, потом надел пальто и вышел из ресторана.
За столиками по-прежнему шел негромкий разговор, и казалось, что все мало-помалу просыпаются Прожевав, Пол наклонился над столом и вполголоса сказал:
— Четыре года назад у нас была хорошая команда Они выиграли девять игр с начала сезона и не проиграли ни одной. В день очередной игры, в пятницу, я сидел на этом же месте, ел то же, что сейчас, и — клянусь тебе — темой всех разговоров была «Полоса удачи». Только не старая, а новая. Люди ждали новой удачной полосы. Речь шла не о сезоне побед, не о кубке конференции или даже победе в чемпионате штата Все это так, семечки. Город хотел восемьдесят, девяносто, а может, все сто побед кряду!
Посмотрев вокруг, Нили вернулся к тарелке.
— Никогда этого не понимал, — пробормотал он. — Приятные с виду люди — механики, водители грузовиков, страховые агенты, строители. Наверное, есть и юристы, и банкиры. Солидные граждане маленького города, но не какие-нибудь воротилы. То есть никто из них не делает в год по миллиону баксов. Но каждый год они говорят о чемпионском титуле.
— Именно так.
— Я этого не понимаю.
— Чистейший треп. О чем здесь еще говорить?