Отпусти его: он заплатил уже за все прегрешения отцов своих. Отпусти его, пока теплится еще жизнь в теле его. Помилуй, пока помилование еще приняться может.
Когда солнце в нерешительности покинуло зенит и стало опускаться, на мосту остановились пилигримы. Еще зовет Рим пилигримов, еще есть обманутые души, идущие на богомолье в город Зла.
О, наступи конец! Не карай мой народ за мой грех. Отец, Ты один ведаешь пути.
Я молился долго и просил, если слышит Бог мою молитву, пусть покажется звезда. Но небо было хмурое. Я вложил в молитву всю душу. А потом, когда поднял голову и посмотрел на небо — на востоке ярко горела звезда. Большая, светлая.
Ночной сумрак медленно, медленно сереет. Проходят долгие часы, пока как бы сходит одна серая занавесь за другой с тихого и печального неба. Нет облаков — одноцветное небо, молчаливая еще земля, и я на земле, на каменной плите.
О Боже, сердце мое, как выжатый плод. Великие мечты вихрем врываются в душу мою, судорогами потрясают тело мое, зову себя к великому действию, и тогда вижу немощь сердца моего — оно, как выжатый плод.
Кто спасет мой народ? Куда ни смотрю, кого в памяти ни назову — нет человека. О, разве только, когда вновь на корабле поплыву к Сиону, пробудятся силы мои? О, разве только тогда сердце станет, как полный плод, полный и влекущий!
Невидимые персты свивают одну за другой гонкие паутины с неба и его серый цвет в это долгое утро проясняется в тишине, безжизненной и унылой…
А когда грохочет суетный и бестолковый день, мне не нужно даже закрыть глаз, чтобы перенестись в мою страну. Она в развалинах. По всем дорогам древние руины. Умерли живые пророки, а мертвые камни живут. Дрожат одни грустные кувшинчики в утренний час между Царой и Эштаолом. А в солнечный полдень в Иудейской степи мерно, мерно звучит колокольчик на шее верблюда, идущего первым в длинной веренице, шествующей, кто знает? — из Тибета в Гизах. А там, взойдешь на холм, окинешь взглядом землю до Кармеля и ни одной души. И слезою дрожит вечерняя роса на закрывающих венчик свой цветах. А ночью вой, тоскливый вой шакалов, как будто плач, как будто горькое рыдание детей.
Мой взор по миру бродит. А вот и мимо меня идет мир… Проходит на костыле молодой еврей с бледным, бледным лицом. Да, это ты, мой народ, беспомощный и слабый. Простри свои руки и разрушь этот город и его храмы! Ты не можешь. Стань и скажи горящие возмущением слова, как Исайя! Ты не можешь. Сядь и плачь плачем Иеремии! Нет, ты не можешь. Хромой еврей! Ты как душа моя, одряхлевшая без времени.
И небо уже назад завивает свои тонкие паутины; темнеет, темнеет, и темнота застает меня на молитве.
Бесконечная ночь. Мерцает путь звездный, млечный путь. Воды Тибра воркуют свою чуть слышную песню. Среди волн, камней и звезд живет моя душа. Как бы свыкся я с местом моим и не высчитываю уже дня освобождения, но ночь так долго длится, что вот уже вечер последний кажется бывшим давно, давно.
Свыкся я с местом моим, но я не стал рабом: Риму. Я ослаб среди твоих зданий, но только телом. Угодна душа моя Богу.
Тихо гаснут один за другим в предутренней истоме ночные огни. Шаловливый ветер все кружится вокруг меня и как будто жалеет покинуть меня. Темная синева наполнила воздух, и весь мир стал синий. Я протянул руки и сказал: Чуден мир Твой, Господи! Совершенно творение Твое — сделай же, чтобы кончились дни ада и вновь вернулись бы люди в рай. Земля наша как рай — Твои солнце, луна и звезды, Твои рощи, ручьи и горы, Твои пустыни и океаны, Твои льды и Твои грозы, что лучше может быть в раю? Но душу человека и душу зверя замени. Ты велик, Ты можешь так потрясти мир, навести такой ужас, чтобы злая душа стала доброй и неверующая верующей. А силы мои ничтожны, и я спасти мир не могу.
Я созерцал творение, которое Бог творил шесть дней, и слезы закапали на мои колени. Душу мою Великий Бог творил, как лучшее творение Свое, и дал ей самые горькие страдания, самую тяжелую муку. О, если бы этими страданиями я искупил весь мир! О, если бы я в жертву был принесен за заблудших людей! О, если бы моими страданиями кончилось страдание земли! Сожги меня, Господи, и сделай Твою землю радостной и веселой. Всех сразу привлеки к Себе, сделай праздник человечеству! Я взойду жертвой, если угодно Тебе!
Так вел я тихую беседу в сапфирный утренний час; сапфир стал обращаться в бирюзу и бирюза в лазурь.
…И когда лазурь стала обращаться снова в бирюзу, приблизилась Суббота. В шестой день было творение человека. Но вот в шестой день претворялся дух человеческий страданием. Кончается пятница, тушатся жаровни и пылающие пекла, зажигаются мирные свечи наступающей субботы.