– Frændi.
– Друг?
Снова отрицательное покачивание головой. Элла немного подумала, словно извлекая из глубин памяти нужное датское слово, затем взяла газету и написала на полях:
– Племянник. Тор.
Ханна понимающе кивнула.
– Он живет тут, в поселке?
Кивок в сопровождении еще одной строчки:
– Вся моя семья живет здесь.
– Это ведь здорово.
Элла пожала плечами, Ханна не совсем поняла, как следует толковать ее жест. Собственно говоря, Ханна была с ней полностью согласна: если бы с ней самой в такой крохотной деревушке проживали все члены ее семьи, она бы уже давно спрыгнула с «Круглой башни»[9]. Отрадно сознавать, что у тебя есть родители – где-то там, на расстоянии, а также сестра, – и лучше бы она жила где-то еще подальше, чем в Рингстеде[10]. Встречались они только по торжественным поводам или в случае каких-нибудь неожиданных событий, все же прочие контакты по общему молчаливому согласию прервались уже много лет назад. Никаких особых причин для этого не существовало – просто все они были настолько разными, что это не могли компенсировать никакие родственные узы. Прекрасно понимая, что думать так непозволительно, Ханна все же довольно часто фантазировала, что было бы, если бы сестры, ее мужа, их детей, а также ее собственных родителей вовсе не существовало. Тогда бы она смогла ощущать себя абсолютно свободной, ни на секунду не задумываясь о том, как они сидят в трясине своих садово-огородных частных домиков и судачат на ее счет. Она знала, что все они называют ее пропащей. Племянница проболталась, сама не понимая значения слова. Знала также, что никто из них не удосужился прочесть ни единой ее книги. А кроме того, дети у сестры уродливые. Разумеется, говорить так напрямую было не принято, однако она уже много раз намекала на это. Однажды даже будучи не пьяной.
– Моя комната наверху?
Ханна показала на лестницу. Элла выглядела слегка разочарованной. Быстро достав из выдвижного ящика коробку конфет, а из шкафа кулек с кофе, она продемонстрировала их Ханне. Та поблагодарила кивком, однако затем отрицательно покачала головой. Она устала и, несмотря на любезность хозяйки, чувствовала, что впечатлений на сегодня уже достаточно. Интересно, кстати, а как с завтрашним днем? Предложение конфет и кофе все еще будет в силе? Ханна вовсе не была настроена сейчас на долгий разговор с Эллой, тем более что все свои реплики та писала на краях старых мятых газет. Сложно беседовать, когда общение получается, так сказать, односторонним. А познакомиться с человеком без нормального разговора представлялось Ханне задачей близкой к невыполнимой. Кроме того, в чемодане у нее лежало несколько бутылок красного вина, и мысленно она уже множество раз с момента прибытия откупоривала одну из них.
Элла с конфетами и кофе в руках снова вопросительно посмотрела на нее.
– Нет, спасибо, я невероятно устала, да и вещи распаковать не мешало бы. Надо подготовиться, ведь уже завтра мне предстоит масса работы.
Произнеся последнюю фразу, Ханна сама себе удивилась: она вовсе не должна оправдываться и объясняться, лукавить по поводу соблюдения трудовой дисциплины. Тем не менее у нее было такое чувство, что она Элле все-таки что-то должна. Пожав плечами, Элла отложила в сторону кофе и конфеты и повела Ханну вверх по лестнице. Как все в этом доме, она была массивной, прочной, сделанной из дерева, и слегка пахла старым кораблем.
В небольшой мансарде, прямо над кроватью, висело распятие. Ханне показалось, что у пронзенного копьем Иисуса какой-то особо страдальческий вид. На картине, висящей справа от него, похожей на сувенир из какой-то католической страны, была изображена целомудренно молящаяся Дева Мария. Ханна кивком поприветствовала своих будущих соседей по комнате.
– Ты религиозна?
Отрывистый ледяной смешок прозвучал в ответ настолько неожиданно и резко, что Ханне пришлось приложить немалое усилие, чтобы не вздрогнуть. Элла схватила блокнот, который Ханна только что выложила на ночной столик. Ханна потянулась было за ним, однако опоздала: полистав тетрадку и найдя чистый листок, Элла нацарапала какую-то фразу и показала ей страницу:
9