Когда мои собственные телодвижения и положение равновесия позволяли, я забавлялся, наблюдая особенности альпинистских стилей моих спутников. Совершенно различными приемами и при помощи совсем разных движений им все же удается не разъединяться, и они то идут за мной по пятам, то уходят вперед в этом Пробеге по пропасти, куда нас сбросили уже много часов назад.
Забавляюсь также и тем, что все мы трое несем архаичные, неуклюжие и обременяющие ацетиленовые фонари, лишающие возможности пользоваться одной из рук. Иногда мы заставляем двигаться каменные глыбы или сыплем из-под ног каменные дожди; эти случайности сопровождаются предупреждениями, очень быстро передающимися от одного к другому, — то веселыми восклицаниями, то глухими, а подчас и откровенными проклятиями, в зависимости от того, был ли «катаклизм» невинным, или угрожающим. И подумать только, что «топо» прошли здесь с их чертовой лентой, треногой и с их вековечной съемкой!
Но вот новый знак, как будто отмечающий окончание — самую дальнюю и самую низкую часть грандиозного зала.
На самом деле именно это и хотела отметить передовая партия четыре дня тому назад: конец зала, названного залом Шевалье в честь нашего друга и коллеги, французского спелеолога, президента Французского спелеологического общества и победителя пропасти Тру де Гляз. Возможно и даже наверное, имя Шевалье пришло в голову членахм передовой партии потому, что им казалось, что они приблизились или перешли на глубину 600 метров, очень близкую к глубине 658 метров Тру де Гляз.
Впоследствии мы узнали, что это было официальное крещение с криками «ура» в честь Шевалье и раздачей рома, предназначенного отогревать замерзших экспедиционников и придавать им бодрости для продолжения работы.
Думаю, что этот «посошок» был очень кстати, потому что мы со своей стороны заметили, что отсюда трудности еще больше увеличились, все усложнилось. Дальше пришлось пробираться в очень пересеченном и извилистом туннеле, где поток, занимавший всю ширину и местами перепадавший через выступы, заставлял нас прибегать к очень рискованным приемам.
И вдруг — апофеоз! Мы вышли, наконец, из этого вестибюля и оказались на балконе; стоя на нем, можно было только догадываться о лежащей ниже и уходящей вдаль огромной пустоте. Под нашими ногами поток падает каскадом, уходя в черноту до глубины, которую мы не могли оценить. Магниевый факел трещит, освещает изумительный плафон в виде купола, к которому поднимается толстая колонна дыма; потом все опять погружается в тьму. Мы не увидели ничего, что хотели бы увидеть, то есть форму и размеры пещеры.
Пока вынимаем из мешков и разворачиваем в пустоту 40 метров лестницы. Но этого оказалось мало, чтобы спуститься вдоль неприятной сланцевой стены, и мы закончили спуск на веревках, оказавшись у подножия каскада, где поток возобновил свой беспорядочный бег по залу, превосходившему размерами все, что мы видели в тот день под землей.
Продолжая идти дальше среди чудовищно нагроможденных громадных каменных обломков и спустившись по очень наклонному завалу, мы вышли на единственное горизонтальное место пещеры: на пляж шириной 40 и длиной 80 метров, состоявший из огромных окатанных валунов. Здесь поток, выпитый своими собственными аллювиальными отложениями, просочившись, убегал, исчезал окончательно, потому что пропасть здесь оканчивалась!
В конце пляжа известняковая стена высотой в 100 метров замыкает гигантский зал, где поместились бы два собора Парижской Богоматери: длина его больше 200 метров, ширина 120, а высота 100 метров.
Этот зал получил название «Зала Верна» в честь лионских скаутов, принадлежащих к клану Верна (по имени грота Верна).
Выйдя из лагеря в зале Лепине в 8 часов утра, мы дошли до последней стены в 17 часов; дошли измученные, но счастливые.
Усталость, валившая с ног и временами приводившая в отупение, красноречиво читалась на лицах — что видно и на снятых внизу фотографиях.
Утомление проявлялось по-разному: например, когда Леви хотел написать на стене G.S.P.S.M. (Спелеологическая группа Пьерр-Сен-Мартен), то написал буквы наоборот, а одну пропустил совсем.
Но были, конечно, моменты просветления, и нетрудно поверить, что с альтиметром мы уже, конечно, сверились со всей серьезностью и нетерпением. Надо сказать, что мы не соглашались с цифрами, полученными топографами, думая, что к концу зала Шевалье они сами наполовину спали от усталости.
Короче говоря, я еще раз распаковываю драгоценный прибор. О боже, стекло разбилось, и трещины расходятся во все стороны!