Я одно время думал, что палеозойские девонские известняки дают начало образованию самых чистых, самых белых, почти прозрачных сталактитов, какими можно любоваться в гроте Корину (Герольт) и в пещере Сигалер (Арьеж). Но в конце концов открытие восхитительных конкреций пропастей Эспаррос (Верхние Пиренеи) в ургон-аптских[60] мезозойских известняках и в Гран Рок (Дордонь) разубедили меня в том, что это монополия палеозойских известняков.
Мы не будем вдаваться в излишнюю научность (потому что здесь пишутся только воспоминания любителя сталактитов) и оставим в стороне объяснение сталактитовых образований, называемых эксцентрическими. К тому же из этого вопроса возникает ряд чрезвычайно сложных проблем. Мы только приведем здесь мнение самого высокого авторитета: Альфреда Лякруа, члена и непременного секретаря Французской академии наук, профессора Музея естественной истории в Париже. Приблизительно в 1931 г. я позволил себе написать ему об открытии в арьежской пещере Сигалер поистине поразительных образований.
Я перечислил и описал все, что я видел в этой пещере. «Сотни посещенных мною до сего времени гротов, — писал я, — описания и фотографии самых интересных и удивительных из них не подготовили меня к этом чуду. Богатство, белизна и фантастические формы сталактитов и сверкающих кристаллов неописуемы. Находишься как будто внутри жеоды, в хрустальном дворце…» И так на двух страницах!
Кто знал профессора Лякруа, может себе представить, какое впечатление должно было произвести мое напыщенное и слишком уж цветистое письмо на холодного в обращении и ревнивого к науке ученого.
Он мне ответил кратко и трезво, что в таком случае можно судить, только имея в руках образец (и, конечно, он был абсолютно прав). Но в письме был еще маленький постскриптум, сильно задевший мое самолюбие In cauda venenum[61]. Знаменитый профессор прибавил: «Сен-Годенс, откуда вы мне пишете, расположен на Гаронне; значит, вы немножко гасконец?»
Да, правда, я гасконец (но хвастовства мне нужно бы занять, как сказал бы другой![62]), однако грот Сигалер существовал не только в моем воображении, не в тумане, поднимающемся над Гаронной! Поэтому я поклялся себе, что если мне случится быть в Париже — пойти в Музей с доказательством в руках или, вернее, в ивовой корзинке и укутанным в вату.
И вот однажды я с бесконечными предосторожностями распаковал и расставил на столе профессора все то, что я ему описывал: цветы, вопросительные знаки, завитки и спирали лилейной чистоты, пушки и даже тонкие ленты. А ко всему остальному я еще добавил лежащую в плоской коробке между двумя слоями ваты невесомую иглу длиной 22 сантиметра, тоньше самой тонкой иголки для шитья.
Реакция академика была моей наградой: «Все это гипс, — сказал он, — но никогда в жизни я не видел ничего подобного». И он погрузился в молчаливое созерцание, куда более красноречивое, чем длинные речи, к тому же подобное простое заявление такого ученого уже имело большой вес.
В 1950 г. в моей карьере спелеолога произошло одно событие, само по себе не имеющее никакого особого значения, если не считать его символическим (я чуть не написал — числовым).
Проникнув в один довольно обычный грот, я сделал наблюдение, погрузившее меня в глубокое размышление. Я только что окольцевал летучую мышь и записывал матрикул кольца в свою книжку. Записал также название грота, чтобы оно стояло на своем порядковом месте в моих картотеках, и посмотрел на предыдущую страницу, где фигурировало название и номер самого последнего посещенного грота. Оказалось, что последний грот записан под номером 999. Итак, та пещера, в которой я находился, была т.ы.с.я.ч.н.о.й.
По чистейшей случайности этот грот, расположенный в ущельях реки Сав вблизи деревни Леспюг (Верхняя Гаронна), находится в расстоянии меньше километра птичьим полетом от грота Бакуран, куда я спускался 48 лет назад, то есть в 1902 г., и который был моим самым первым гротом.
Итак, грот Гарпунов (названный так графом де Сен-Пьерр, ведшим там около 1920 г. успешные раскопки), где я тогда был, оказался моим тысячным гротом.
Совершенно не склоняясь к фетишизму цифр и к культу «рекорда», я не мог не вернуться мысленно назад и не постараться представить себе, чем были для нас все эти пещеры, пропасти и подземные реки. Я бы хотел в этот момент иметь перед глазами полный список этой тысячи подземелий, чтобы медленно его прочесть и вспомнить каждое из них в отдельности.
И в тот вечер в тиши кабинета я составил такой список. Ни одно название не выпало из памяти, каждое из них вызывало в воображении пейзаж, сцену, обстановку, какой-нибудь случай, множество воспоминаний…