— Милый вы мой! — воскликнул Петр Семенович. — Значит, есть она. Есть абцилохордия чувств.
— Есть, дорогой! Конечно, есть!
Они заговорили наперебой. Каждый рассказывал о том, как трудно ему оыло, как плохо, когда тебя никто не понимает, и как это прекрасно воспринимать абцилохордию окружающего мира.
— Нет, — сказал незнакомец, — это событие нельзя не отметить. Хоть это и банально, но я предлагаю по рюмочке.
— С удовольствием, — сказал Петр Семенович.
Он побежал к буфету и принес бутылку портвейна.
— Давайте, — сказал Петр Семенович, разливая вино в стаканы, — за нее!
Незнакомец удивленно посмотрел на вино.
— Как, — спросил он, — вы собираетесь пить это?
— А что? — испугался Петр Семенович.
— Но ведь у него же липотапия.
— Какая липотапия?
— Пониженная.
— Что-то я не понимаю, — сказал Петр Семенович. — О чем это вы?
— О липотапии. Вы же знаете. Ну, эта, которая…
— Абцилохордия?
— Нет, абцилохордия — это ясно. А то липотапия.
— Не понимаю я, — сказал Петр Семенович. — Что это еще за липотапия?
— Но как же… ведь вы…
— Что я?
— Ведь вы же чувствуете.
— Нет, — сказал Петр Семенович. — Вы уж меня извините. Зрение, слух, абцилохордия — это пожалуйста. А липотапия? Как говорится, не доросли.
Незнакомец растерялся.
— Но ведь она же есть.
— Не думаю, — сухо сказал Петр Семенович,
— Но я же чувствую.
— Тогда объясните.
— Ну, это… как бы сказать… Нет, это невозможно!
— Знаете что, гражданин, — сказал Петр Семенович, — я думал, вы действительно… А вы… Я теперь сомневаюсь, что даже абцилохордию чувствуете.
— Как вам не стыдно!
— Нечего, нечего. Ишь какой нашелся. Он один чувствует, а все, значит, нет.
Незнакомец поднялся.
— Прощайте. Нам не о чем больше говорить.
— Привет, — сказал Петр Семенович. — Кланяйтесь липотапам.
Он проводил взглядом незнакомца, затем взял стакан с вином и блаженно зажмурился. Все в порядке. Абцилохордия была нормальной.
ТИПОВАЯ БАШНЯ
(Рассказ прораба)
Говорят, что у хирургов есть такое правило, чтобы своих знакомых или родственников никогда не оперировать. Я, конечно, не хирург, но в том, что это правило справедливое, на своей шкуре убедился.
А дело было так. Строили мы обыкновенную двенадцатиэтажную башню. Ну, сделали мы ее на совесть. Все двенадцать этажей возвели. Ни одного не забыли. Звоню я в исполком:
— Все в порядке, — говорю, — можете комиссию назначать.
— Хорошо, — говорят. — И у нас радостная новость. Решили квартиру вам дать.
— Спасибо, — говорю, — товарищи. А что за квартира?
— Да в том же доме, что строите. Двухкомнатная, первый этаж.
— А номер, номер-то какой?
— Номер семь. В общем, поздравляем.
Положил я трубку и бегом в седьмую. Ну, квартира, в общем, как квартира. Пол, стены, потолок — это все на месте. Ну, а что касается, чтоб двери закрывались или там из батареи не текло, об этом, как говорится, мечтать не приходится. Одним словом, хорошая квартира, если ее менять или под склад приспособить.
Вызываю я бригадира и говорю:
— Это что?
Он по сторонам поглядел:
— А что?
— Ты что, первый год работаешь? Не знаешь, что потолок надо белить, а обои — не надо?
— Да ладно вам, — говорит, — я думал, у вас дело какое.
— Дело, говоришь? А то, что у тебя плитка отскакивает, это, по-твоему, не дело?
— Вы по ней пальцем не щелкайте, вот она и не отскочит. А ежели не нравится, вызовут человека, он им за трешник все поправит.
— А откуда его взять, этот трешник? Тут, может, будет жить такой же рабочий человек, как и ты. Что он, эти трешники печатает?
Короче говоря, согнали на мою квартиру весь участок: плиточников, маляров, сантехников. Выправили положение. Финские обои наклеили, в ванной цветную плитку положили. В общем, конфетка получилась, а не квартира. Звоню в исполком, а мне говорят:
— Тут, знаете, один инвалид приходил, просил первый этаж. Ну мы решили вашу квартиру ему отдать, а вам его — на третьем. Такая же, двухкомнатная.
Что ж, думаю, конечно, жалко такую квартиру незнакомому человеку отдавать. Да уж бог с ним, инвалид все-таки.
Прибегаю я на третий — мать моя родная! О потолке или обоях я уж не говорю. Но унитаз! Полтора метра над полом. Почти что вровень с умывальником. Вызываю опять бригадира.