Весной нам пришлось подниматься по длинным быстринам реки Рейни-Лейк-Ривер. Здесь наши каноэ перевернулись и затонули, но мне удалось добраться до берега вплавь, держа детей на спине. Каноэ м-ра Тейса тоже пошло ко дну, но все, что в нем находилось, удалось спасти. Несколькими днями позже мы добрались до фактории д-ра Мак-Лофлина у Рейни-Лейк. Доктор любезно отвел мне комнату в своем доме, где уходом за мной некоторое время занимались мои дети. Меня снабжали всем необходимым, а доктор хотел даже, чтобы я провел у него весь год. Но я тосковал в одиночестве и стремился к Лесному озеру, где находилась моя жена. Я надеялся, что Аис-кау-ба-вис наконец прекратит причинять мне неприятности.
Хотя встретили меня там совсем не так, как я рассчитывал, я все же прожил в деревне, пока не закончился сев кукурузы. После сева мы занялись заготовкой и сушкой черники, в изобилии растущей в этой местности. Потом наступило время сбора болотного риса и кукурузы, на что ушло все лето.
Поздней осенью я опять заболел, так как еще не совсем поправился после переломов. В довершение всего среди индейцев опять начала распространяться какая-то новая болезнь. Как-то я лежал в палатке, не будучи в состоянии ни сидеть, ни ходить. Все женщины работали тогда в поле. Вдруг вбежала моя теща с мотыгой в руках и начала наносить мне удары по голове. Я не мог как следует защищаться, да и не пытался этого сделать, примирившись с мыслью о неизбежной смерти. Оказалось, что, работая в поле, теща вспомнила о погибших детях и расплакалась. Затем, сообразив, вероятно, что человек, которого она считала виновным в их смерти, теперь в ее руках, она бросилась к дому, чтобы убить меня. Не знаю, почему после нескольких ударов она вдруг прекратила избиение. А так как я после первого мгновения растерянности прикрыл голову одеялом и отражал руками удары, то раны оказались менее опасными, чем можно было ждать. Теща так верила Аис-кау-ба-вису, что ничуть не сомневалась в гибели своих детей из-за моих злых козней. Я это хорошо знал и поэтому отнесся к ее поведению более снисходительно, чем сделал бы при других обстоятельствах. Хотя теща и отказалась от мысли лишить меня жизни, она относилась ко мне с каждым днем все суровей и неприязненней, в чем ей подражала и моя жена. Это объяснялось отчасти и тем, что из-за болезни я не мог уже так хорошо снабжать свою семью, как делал раньше. Но, несмотря на все эти неприятности и разочарования, мое здоровье и силы медленно восстанавливались, и когда индейцы поздней осенью отправились в путь, чтобы встретиться с торговцем, я уже мог их сопровождать.
Я сел вместе с детьми в маленькую лодку, а жена и теща следовали за нами в большом каноэ, нагруженном продовольствием и вещами. В первый же день я обогнал женщин, чтобы вместе с другими индейцами поскорее добраться до того места, где предполагалось разбить лагерь. Я нарубил шестов для палатки, но женщины не появились, а у меня не было ни пуккви, ни пищи. На следующий день я постеснялся сказать индейцам, что у меня нет еды, хотя дети начали плакать от голода. Самолюбие помешало мне остаться с индейцами.
Я понял, что жена решила меня бросить и не следует рассчитывать на ее скорое возвращение. Поэтому я поехал вперед и миновал то место, где было решено устроить следующую стоянку. Здесь мне удалось подстрелить жирного лебедя и накормить детей. Наступили сильные холода, а мне предстоял еще длинный водный путь, но я больше всего боялся, как бы индейцы меня не догнали, и не обращал внимания на начавшуюся бурю. Я велел детям лечь на дно каноэ и покрыл их большой бизоньей кожей. Ветер дул все сильнее и сильнее, и волны уже перекатывались через мое маленькое каноэ. Борта его покрылись льдом, дети промокли и промерзли. Холод так сковал мои движения, что я не мог как следует править, и совсем недалеко от того места, где мы рассчитывали пристать, моя лодка ударилась о скалистый выступ на косе и разбилась.
К счастью, у этой скалы и дальше к берегу было неглубоко, и, проломив тонкий слой льда, мне удалось перенести детей на сушу. Но на берегу мы едва не погибли: мои палочки для добывания огня промокли и я не мог развести костер. Тогда мне пришла в голову мысль сломать свой пороховой рог, внутри которого нашлось немного сухого, еще не отсыревшего пороха. Так мне наконец удалось разжечь костер и тем спасти нам жизнь. На следующий день прибыли люди с расположенной неподалеку фактории м-р Сейра. Он услышал о моем положении: индейцы, видимо, сообщили о том, что я заблудился. Торговец велел разыскать меня и доставить в свой дом. Здесь я взял аванс из расчета потребностей всей семьи, так как думал, что раньше или позже жена последует за мной.
Вождь этой области, от которого я заранее получил разрешение охотиться на небольшой выбранной мною территории и обещание, что никто не будет там промышлять, пытался уговорить меня не оставаться на зиму одному. Мне нужно, говорил он, либо жить вместе с индейцами, либо взять другую жену. Дети были еще слишком малы, чтобы стать мне помощниками, а здоровье мое еще не окрепло, и вождь считал, что с моей стороны будет неосторожно проводить зиму в одиночестве. Но я не послушался его добрых советов.
Мне не хотелось тогда ни жить вместе с индейцами, ни брать другую жену, и я начал прокладывать тропу к своим охотничьим угодьям. Сначала я перенес туда свое имущество, а затем забрал детей. Моей дочке Марте исполнилось тогда три года, а другие дети были еще меньше. За три дня я обосновался в своих угодьях, но вскоре впал в жесточайшую нужду, из которой меня выручила только охотничья магия.
У меня не было циновок, чтобы покрыть палатку, поэтому пришлось соорудить шалаш из кольев и тростника. Я сам изготовил лыжи-ракетки, обработал лосиные шкуры и шил из них мокасины и ноговицы для себя и детей. Кроме того, я добывал топливо и готовил пищу для всей семьи. Но все эти заботы о домашнем хозяйстве не раз мешали мне уходить на охоту, и временами нам не хватало пищи. Ночью я делал все необходимое для поддержания порядка в хижине, а как только рассветало, приносил топливо и занимался работой на открытом воздухе. В свободное время приходилось штопать одежду и чинить лыжи. В течение всей зимы я спал всего по нескольку часов в сутки.
Так я дотянул до весны, когда ко мне пришел молодой индеец, по имени Се-бис-кук-гу-ун-на (Мощная Нога), сын недавно скончавшегося Вау-це-гау-маиш-кума. Как и все его товарищи, обосновавшиеся неподалеку от меня, юноша был близок к голодной смерти. Мои собаки были так хорошо обучены, что могли свободно везти полтуши болотного лося. Я доверил их юноше, нагрузив сани мясом, и сказал ему, чтобы он передал своим товарищам мое приглашение перебраться ко мне. Через три дня эти индейцы прибыли. Хотя они несколько утолили свой голод заготовленным мною мясом, но выглядели крайне истощенными и наверняка погибли бы, если бы не нашли меня.
С приближением весны вся наша группа направилась к Лесному озеру. Когда мы туда прибыли, оно еще было покрыто льдом. Стоя на плоском песчаном берегу, я издалека увидел шедшую по льду выдру. Мне часто доводилось слышать от индейцев, что даже самый крепкий мужчина, если он без оружия, не может убить выдру. В этом меня заверяли как Пе-шау-ба, так и другие индейцы, сильные мужчины и хорошие охотники. Но я все же сомневался и поэтому решил теперь проверить правильность их утверждении на собственном опыте. Поймав выдру, я изо всех сил пытался ее прикончить. В течение часа я бил выдру руками, топтал ногами, прыгал по ней – но все это ни к чему не привело. Попробовал задушить ее руками, но, когда я на минуту ослабил давление, она втянула шею и так вывернула голову, зажатую в моих руках, что могла дышать. Пришлось признать, что без оружия убить выдру нельзя.
Существуют и другие мелкие и с виду слабые звери, которые оказываются очень живучими. Как-то, участвуя в военном походе, я захотел похвастать своей смелостью и попробовал задушить хорька голыми руками – но едва не лишился зрения. Он обрызгал мне лицо едкой жидкостью, вызвавшей болезненное воспаление кожи, сходившей потом большими кусками.