Он чувствовал, что весь свет против него и что он выпил много рома.
— Господи, никто не мучается, как я, — жаловался он в голос, — такие окаянные мучения! И за что? Я курицы никогда не обидел!
В это время к нему на плечо упало что-то темное. Домовой, обретя равновесие, прошипел:
— Не ври, не ври, что не обидел! Кто мне свернул шею?
Мостильщик Гоуска склонил голову и застонал:
— Зачем ты меня обижаешь, что я тебе сделал?
— Ты свернул мне шею, — выговорил хмуро Домовой.
— А что же мне с тобой делать?
— Как это что со мной делать? Я ведь все делаю сам!
— Это, конечно, так, — бормотал Гоуска. — Делаешь все ты, а я мучаюсь. Разве это жизнь?
— Мучаться я за тебя не могу, — с отвращением произнес Домовой, — этого я не умею. Надеюсь, ты не хочешь, чтобы я делал за тебя все на свете?
Гоуска завертел головой.
— Ты злой, — по-детски всхлипнул он.
— Ничего я не злой. Не могу я быть злым. Так же как не могу быть добрым. Я Домовой, а не ангел. Я такой, как есть, и делаю, что полагается делать Домовому. Это только ты можешь быть плохим или хорошим, потому что ты человек. А я только работаю на тебя.
— Что же должен делать я?
— Что хочешь, это не мое дело!
Гоуска поднялся и погрозил кулаком небу, затянутому тучами.
— Черт тебя раздери, несчастный цыпленок, неужели я никогда не избавлюсь от тебя?
— А ты хочешь от меня избавиться? — Домовой удивленно вращал блестящими глазами.
— Господи Иисусе! А как ты думаешь, зачем я свернул тебе шею?
— Откуда мне знать. Вы, люди, иногда бываете такие странные. Значит, ты правда хочешь от меня избавиться?
— Правда хочу. Истинный крест хочу. Хочу избавиться, хочу — ты удивляешься? Ты отравляешь мне жизнь!
— Нет, не удивляюсь. Это твое дело, меня оно не интересует. Если хочешь избавиться, то нечего сворачивать мне шею, а скажи: фу, фу, ты мне не нужен. Но обратно переиграть уже нельзя. Ну, так как?
— Фу, фу, — сказал Гоуска, — я не хотел тебя обидеть!
— Я знаю, это ты по глупости. Так что же, будешь избавляться?
— Фу, фу, ты мне не нужен, — решительно сказал Гоуска и ждал, когда разверзнется земля и поглотит Домового. Однако Домовой спокойно повернулся и пошел. Удивленный Гоуска последовал за ним.
— Послушай, ты! Что с тобой будет? — спросил он с любопытством.
Домовой повернул голову и посмотрел на него пустым взглядом.
— Ко-ко-ко! — закудахтал он.
— Ты, не дури!
— Ко-ко-ко…
Гоуска безнадежно махнул рукой. Начинало моросить. Он поднял воротник пальто и повернул к дому.
— …дак-дак, — произнес Домовой.
Он притулился к пьедесталу статуи, присел и без особого усилия снес яйцо.
— Ко-ко-дак, — повторил он. Встал, отряхнулся и вскочил на голову статуи. Оттуда перепрыгнул на проволоку трамвайной линии, повис на ногах вниз головой и, помахивая крыльями, исчез в темноте.
Яйцо лежало у стены, белое, в черную крапинку, чуть больше куриного.
Начался дождь.
Роберт Шекли
ГДЕ НЕ СТУПАЛА НОГА ЧЕЛОВЕКА
Перевод с английского Н.Евдокимовой
Ловко действуя циркулем, Хеллмэн выудил из банки последнюю редиску. Он подержал ее перед глазами Каскера, чтобы тот полюбовался, и бережно положил на рабочий столик рядом с бритвой.
— Черт знает что за еда для двух взрослых мужчин, — сказал Каскер, поглубже забираясь в амортизирующее кресло.
— Если ты отказываешься от своей доли… — начал было Хеллмэн.
Каскер поспешно покачал головой. Хеллмэн улыбнулся, взял в руки бритву и критически осмотрел лезвие.
— Не устраивай спектакля, — посоветовал Каскер, бросив беглый взгляд на приборы. — С ужином надо кончить, пока мы не подошли слишком близко.
Хеллмэн сделал на редиске надрез-отметину. Каскер придвинулся поближе, приоткрыл рот. Хеллмэн осторожно нацелился бритвой и разрезал редиску ровно пополам,
— Разве ты не прочтешь застольной молитвы? — съехидничал он.
Каскер прорычал что-то невнятное и проглотил свою долю целиком. Хеллмэн жевал медленно. Казалось, горьковатая мякоть огнем обжигает атрофированные вкусовые окончания.
— Не очень-то питательно, — заметил Хеллмэн.
Каскер ничего не ответил. Он деловито изучал красное светило-карлик.
Хеллмэн проглотил свою порцию и подавил зевок. Последний раз они ели позавчера, если две галеты и чашку воды можно назвать едой. После этого единственным съедобным предметом в звездолете оставалась только редиска, ныне покоящаяся в необъятной пустоте желудков Хеллмэна и Каскера.
— Две планеты, — сказал Каскер. — Одна сгорела дотла.
— Что ж, приземлимся на другой.
Кивнув, Каскер нанес на перфоленту траекторию торможения.
Хеллмэн поймал себя на том, что в сотый раз пытается найти виновных. Неужто он заказал слишком мало продуктов, когда грузился в астропорту Калао? В конце концов, основное внимание он уделял горным машинам! Или портовые рабочие просто забыли погрузить последние драгоценные ящики?
Он затянул потуже пояс, в четвертый раз провертев для этого новую дырку.
Что толку теперь ломать себе голову? Так или иначе, они попали в изрядную переделку. По иронии судьбы горючего с лихвой хватит, чтобы вернуться в Калао. Но к концу обратного рейса на борту окажутся два иссохших трупа.
— Входим в атмосферу, — сообщил Каскер.
Что гораздо хуже, в этой малоисследованной области космоса мало солнц и еще меньше планет. Есть ничтожная вероятность, что удастся пополнить запасы воды, но никакой надежды найти что-нибудь съестное.
— Да посмотри же, — проворчал Каскер.
Хеллмэн стряхнул с себя оцепенение.
Планета смахивала на круглого серовато-коричневого дикобраза. В слабом свете красного карлика сверкали острые, как иголки, гребни миллионов гор. Звездолет описал спираль вокруг планеты, и остроконечные горы словно потянулись ему навстречу.
— Не может быть, чтобы по всей планете шли сплошные горы, — сказал Хеллмэн.
— Конечно, нет.
Разумеется, здесь были озера и океаны, но и из них вздымались зубчатые горы-острова. Не было и признаков ровной земли, не было и намека на цивилизацию, не было и следа жизни.
— Спасибо, хоть атмосфера тут кислородная, — сказал Каскер.
По спирали торможения они пронеслись вокруг планеты, врезались в нижние слои атмосферы и частично погасили там скорость. Но по-прежнему видели внизу только горы, озера, океаны и снова горы.
На восьмом витке Хеллмэн заметил на вершине горы одинокое здание. Каскер отчаянно затормозил, и корпус звездолета раскалился докрасна. На одиннадцатом витке пошли на посадку.
— Нашли где строить, — пробормотал Каскер.
Здание имело форму пышки и достойно увенчивало вершину. Его окружал широкий плоский навес, опаленный звездолетом во время посадки. С воздуха оно казалось большим. Вблизи выяснилось, что оно огромно. Хеллмэн и Каскер медленно подошли к нему. Хеллмэн держал свой лучемет наготове, но нигде не замечал никаких признаков жизни.
— Должно быть, эту планету покинули, — сказал Хеллмэн чуть ли не шепотом.
— Ни один нормальный человек в таком месте не останется, — ответил Каскер. — И без нее много хороших планет, незачем жить на острие иглы.
Нашли дверь. Хеллмэн попытался открыть ее, но дверь не поддавалась. Он оглянулся через плечо на парадно-живописные цепи гор.
— Ты знаешь, — сказал он, — когда эта планета находилась еще в расплавленном состоянии, на нее, должно быть, влияло притяжение нескольких лун-гигантов, которые не сохранились. Силы гравитации, внутренние и внешние, придали ей такой колючий вид и…
— Кончай трепаться, — нелюбезно прервал Каскер. — Вот что получается, когда библиограф решает нажиться на уране.
Пожав плечами, Хеллмэн прожег дыру в замке. Выждали.
Тишину нарушал единственный звук — урчание в животах.