— Иду, государь, иду! — отозвался Планкет. Потом прошептал: — Не вешай носа, старик. Скоро я тебя вытащу. — Потом, чтобы услышал король, снова зарычал: — Поделом тебе, негодяй! Иду, государь, иду!
Примерно с четверть часа после ухода Планкета Сэм чувствовал себя уже не таким несчастным, но потом затхлый мрак темницы снова стал нагонять на него тоску. Поэтому он испытал скорее облегчение, чем страх, когда услышал пронзительное хихиканье в самом темном углу своей тюрьмы, а вслед за тем неожиданно увидел маленького старичка с длинной бородой.
— Ну, вот я и здесь, мой мальчик. Хи-хи-хи!
— Это я и сам вижу, но кто вы такой?
— Магистр Марлаграм, твой волшебник, волшебник принцессы Мелисенты!
— Какая наглость! — негодующе воскликнул Сэм. — Мой волшебник! Да вы поглядите, что со мной сталось! Почему вы дали Мальгриму утащить меня сюда, так что мы с принцессой разминулись? И что вы сделали с нею?
— С нею все в порядке, мой милый, об этом можешь не беспокоиться, — сказал Марлаграм, располагаясь поудобнее для дружеской беседы. — А что до Мальгрима, моего племянника, да, ловко он сыграл нынче утром, ничего не скажешь. Хи-хи-хи! Прилежный паренек… и шустрый, да-а. Ведь я его сам когда-то учил… Все было бы в порядке, да меня срочно вызвали в Шотландию. Старые мои приятельницы, три ведьмы…
— По делу Макбета, что ли?
— Кто это проболтался? — сердито спросил Марлаграм.
— Потом расскажу. Но послушайте, мистер Марлаграм, вот вы здесь сидите, рассказываете мне, какой ловкий у вас племянник, а к чему все это? Я, конечно, понимаю: семейная гордость… Но если вы не можете нам помочь, если чувствуете, что вас обскакали, так прямо и скажите.
Старый волшебник бросил на него свирепый взгляд.
— Обскакали! Что за глупости! Не считая Мерлина (а он уже вышел в отставку), отсюда и до самых Оркнейских островов нет волшебника лучше меня.
— Ну, тогда, должно быть, у вас сегодня выходной, — угрюмо сказал Сэм.
— Выходной! Обскакали! Давай-давай, мой милый. Еще одно такое слово — и выбирайся из этой темницы сам, как сумеешь.
— Мистер Марлаграм, я приношу вам свои извинения. Кстати, как вы сюда проникли? Нельзя ли мне выйти тем же путем?..
— Нельзя! — резко оборвал его Марлаграм. — Ни тебе, ни кому другому не причастному к нашей профессии. Ты что думаешь, мой милый, мы даром двадцать лет в подмастерьях ходим? Ну, ладно, давай наведем ясность в кое-каких вопросах. Во-первых, принцесса Мелисента… Ах, какой славный, лакомый кусочек… Хи-хи-хи!
— Смените-ка пластинку. Прямо наводите ясность — и все.
— Когда я ушел, она играла в какую-то идиотскую игру, а вокруг нее горели какие-то плошки. Там я ее и оставил, а в шесть у нас назначена встреча в «Вороном коне», и я перенесу ее назад. Потерпи немножко — скоро ты ее увидишь.
— Хорошо. А кто-нибудь из вас может вызволить меня отсюда?
— Я могу. Собственно говоря, мог бы и сейчас.
— Ну так за чем же дело стало?
— А за тем, что я люблю работать по порядку, а не как придется, мой милый. Ты художник или по крайней мере называешься художником, стало быть, должен меня понять. Я ведь тоже в своем роде художник. Коль скоро я берусь вызволить тебя отсюда, я хочу иметь в руках четкий план и держать в голове четыре, а не то и пять ближайших ходов. А Мальгрим, хоть он и ловкий малый, как раз на этом спотыкается. Удачный и быстрый ход или два, вот как нынче утром, — на это он мастер, но он импровизатор, и ничего больше, а на импровизации далеко не уедешь. Я люблю составить план, где все предусмотрено заранее.
— И какой же у вас план?
— А уж это не твоя забота, мой милый.
— Помилосердствуйте! — вскричал Сэм. — Как же не моя? Да я здесь влип хуже некуда.
— Но ведь ты герой, храбрец, верно?
— Нет, неверно, — сказал Сэм. — Будь я герой, я бы не служил у Уоллеби, Диммока, Пейли и Тукса. Между прочим, Диммок здесь.
— Знаю… хи-хи-хи! Диммок входит в план.
— Что же это все-таки за план?
— Я его еще дорабатываю. До скорого, мой мальчик.
И он исчез. Из темного угла донеслось последнее замирающее «хи-хи-хи».
Хоть Сэм и поворчал немного, настроение у него заметно исправилось. Он медленно набил свою трубку, о которой не вспоминал целое утро. Но тут обнаружилось, что у него нет спичек. Сперва он решил было подняться по лестнице, постучать в дверь и попросить кремень и трут, но потом сообразил, что это покажется странным. Он попробовал с нежностью и умилением думать о Мелисенте, но убедился, что не в состоянии даже отдаленно припомнить, какова она с виду. Вместо Мелисенты ему отчетливо представлялась дрянная скульпторша по имени Мойа Фезерингерст, которую он уже много лет терпеть не мог.
Глава девятая. Снова в «Вороном коне»
В баре «Вороной конь» было очень тихо, и толстяк, взяв обычную смесь легкого пива с горьким, сказал это буфетчице.
Не получив ответа, он повторил:
— Все тихо-спокойно, говорю.
— А я ничего не говорю.
Буфетчица зажмурилась и плотно сжала губы.
— Это почему же?
— После того, что случилось нынче утром, не могу. — Она открыла глаза и опасливо поглядела на дальнюю стену.
Толстяк довольно долго раздумывал над ее словами. Потом наконец нашелся:
— А что такое случилось нынче утром?
— Не надо вопросов, — сказала она. — Тогда и вранья не услышите.
— Что правда, то правда, — согласился толстяк.
Буфетчица долго молчала, потом впилась в него взглядом, и наконец ее прорвало:
— Мой брат Альберт говорит, он видел такое однажды в парке Финсбери. Электричество и зеркала, говорит, вот и все.
— Что видел?
— Загадочное исчезновение, — мрачно сказала она.
— Так это оно и было нынче утром?
— Оно самое. На этом самом месте.
— А кто же исчез?
— Ах, лучше не спрашивайте…
— Что правда, то правда, — поспешно согласился толстяк.
Он отхлебнул пива, подумал немного, потом рискнул высказать суждение:
— А погодка-то разгулялась.
— А вы чего ждали? — сказала буфетчица. — Нет уж, тридцать первого июня иначе и не бывает.
Он поглядел на нее с недоверием, но она ответила прямым, простодушным взглядом. Тогда он вынул из кармана книжечку с календарем, тревожно заглянул в нее, потом снова с недоверием уставился на буфетчицу. Взгляд ее был все так же чист и простодушен. Они уже готовы были все начать сначала, как вдруг появился Мальгрим в том же самом наряде, что и утром, энергичный и властный.
— Свят-свят-свят! — ахнула буфетчица.
— Добрый вечер, мадам. Двенадцать бокалов бенедиктина с холодным молоком, и, пожалуйста, поживее.
— Бенедиктин с холодным молоком? Смесь? Двенадцать бокалов?
— Вот именно, двенадцать, — сказал Мальгрим. — Потом, возможно, понадобится еще. Здесь соберется бактериологическая секция нашего медицинского конгресса. Я жду делегатов с минуты на минуту.
— Эй, послушайте, — сказала буфетчица, глядя на него во все глаза. — Ведь это вы приходили сюда нынче утром, выпили целую бутылку мятного ликера, а потом вышли сквозь стенку?
— Да, я, — охотно согласился Мальгрим. — Ну и что из этого?
— Что из этого! — Она бросила на него отчаянный взгляд, тихонько застонала и отошла к другому концу стойки…
— Сдается мне, — сказал толстяк, — она сегодня что-то не в себе.
— Да и вы тоже, друг мой.
— То есть как?
— Ну-ка, взгляните на мой палец! — сказал Мальгрим. Он проговорил это так властно, поднимая палец все выше и выше, что толстяк не посмел ослушаться. Секунд через двадцать толстяк застыл в неподвижности, подняв глаза кверху, — бесчувственный, словно восковая фигура. Мальгрим больше не обращал на него никакого внимания и занялся стеной. Он чертил на ней какие-то знаки и бормотал заклинания. Снаружи завыл ветер, стена раздвинулась, но за ней, торжествующе хихикая, стоял старый Марлаграм.
— Хи-хи-хи! Что, мой мальчик, не ожидал?