— Тёмыч, это прекрасно! — восторженно сказал он, когда наступила тишина.
— Да ну, это пока только черновик. Но будет круто. Добавим сюда скрэтчей, всяких шумов. Я гитару доработаю.
— Уже сейчас звучит отлично!
— Рад, что тебе понравилось. Пойдём, покурим?
— Я не курю, ты знаешь. Но пойдём…
От созерцания идущего вниз лестничного пролёта Роберту почему-то стало пронзительно грустно. Возможно, дело было в щербатой облицовке ступеней или в тускло-зелёной краске на стенах. Естественно, Роберт не искал причину внезапного душевного порыва. Он просто наслаждался им, наслаждался способностью чувствовать. Большое окно, перекрещённое деревянной рамой, выходило во двор. Бледно-голубое небо напоминало потёртую глазурь на фарфоровой тарелке. Из приоткрытого окна напротив высунулась чёрная кошка с белым пятном на груди. Припаркованный внизу микроавтобус занимал почти треть площади дна этого узкого колодца между домами.
— Как твой Федя? Бегает? — обратился Роберт к Артёму и стряхнул столбик сигаретного пепла в стеклянную банку, стоявшую на подоконнике.
— Ещё как! Хотя, надо бы подвеску перебрать… И масло сменить…
— Если честно, Тёма, думаю, что прежде всего его следует помыть.
— Ха! Это точно! Хотя, на скорость не влияет, так ведь?
— Это же Джазмобиль, он должен соответствовать!
— Ладно, помою как-нибудь.
Роберт снова взглянул на небо и понял, что за ближайшую неделю выпадет снег. Уже маячившая впереди зима представлялась ему дальним походом, к которому стоило хорошо подготовиться: собрать рюкзак, запастись терпением и встать на пороге в ожидании назначенного часа. А когда первая снежинка упадёт на лоб или на нос, мгновенно растает и каплей скатится вниз — отправиться в путь. Вдруг он ощутил, как будет выглядеть обложка нового диска Артёма. Не увидел каким-то внутренним зрением, а именно ощутил настроение и соответствующую ему цветовую гамму. Он улыбнулся.
— Чего улыбаешься? — спросил Артём и выпустил изо рта облако дыма.
— Всё отлично! С альбомом проблем не будет!
— Эх, дай то Бог. Знаешь, этот проект — возможно, мой последний шанс.
— Всё будет о’кей, я уверен! — сказал Роберт и раздавил окурок о горлышко банки.
Когда они вернулись в студию, Артём предложил выпить немного виски. Роберт не отказался. Ещё некоторое время они беседовали. Им было приятно общаться друг с другом. Они обсуждали творчество, бывшее для них работой, говорили о женщинах, смеялись. Потом Артём снял со стены гитару и принялся наигрывать какую-то джазовую тему. Роберт смотрел на ловкие пальцы своего друга, порхающие по грифу, внимал каждому аккорду и думал о Лизе. Ему действительно хотелось быть с ней, и это немного пугало его. До последнего времени он полагал, что одиночество было бы для него лучшим способом жить полноценно. В близких отношениях с женщинами он видел угрозу своей свободе, а свободу он ценил больше всего на свете.
Вдруг гитара замолчала. Артём протянул ему инструмент и сказал:
— Давай, слабай и ты что-нибудь.
— Ну, Тёма, после тебя мне стыдно.
— Перестань дурковать и играй! А ещё лучше спой!
Роберт, чуть поколебавшись, взял гитару. Дека удобно легла на бедро. Он зажал аккорд и легко провёл по струнам. Инкрустированный перламутровыми завитками гриф оказался очень удобным. Закрыв глаза, он исполнил Meds Брайана Молко. С удивлением обнаружив, что сегодня в голосе, он спел ещё Soulmates. Артём похлопал в ладоши и улыбнулся.
— Рокстар! — сказал он.
— Да, я сегодня в форме! — пошутил Роберт, а потом добавил: — Ладно, пора мне, наверное.
— Да ну тебя, давай ещё посидим!
— Ну, только если чуток. Не хочу отвлекать тебя от работы.
— Забей! Ты и так редко заходишь. Пойдём лучше ещё покурим.
***
Когда, наконец, Роберт вышел из подъезда во двор, было уже темно. Взирающие на него со всех сторон окна, казалось, выражали удивление: «Как это? Все домой, а ты — из дома?». Он подошёл к микроавтобусу, дожидавшемуся своего хозяина, и на покрытой слоем грязи задней двери пальцем нарисовал скрипичный ключ. Обтерев палец одноразовым носовым платком, который, несмотря на своё название, был в употреблении неоднократно, он усмехнулся и быстрым шагом направился в арку.
Настроение было приподнятым. После того, как он открылся своему другу, метания его совести стихли, и душу наполнило некое зовущее ввысь сложное чувство, в котором, словно в магическом шаре, переливчато сверкали и гордость, и нежность, и благодарность жизни, и иногда даже то, что казалось Роберту счастьем. Он покорился этому чувству и решил хотя бы в этот вечер, в этот час, ничего не бояться.