Усевшись на высокую табуретку, Лиза попыталась собраться и решить, что следует делать дальше. «В конце концов, Алекс всегда говорил, что если есть проблема, то её надо решать» — подумала она. И тут же на неё навалилось такое отчаяние, что она бессильно положила голову себе на руки и зарыдала. Последней связной мыслью, промелькнувшей в её голове перед погружением в пучину истерики, была мысль о собственной ничтожности и подлости.
Крепкие влажные руки коснулись её волос, спустились к вискам. Запах туалетной воды с нотками цитруса наполнил кухню.
— Лиза, прошу тебя, послушай! Ничего уже не сделаешь, нам нужно продолжать двигаться дальше, — вкрадчивый голос Мура имел очень приятный мягкий тембр.
— Я не услышала, как ты вошёл, — сквозь слёзы проговорила Лиза. Последнее слово прервал всхлип.
— Я тебе честно скажу, я не умею утешать. Да я и сам подавлен. Алекс был для меня лучшим другом. Но, я клянусь, я сделаю всё для того, чтобы ты смогла пережить эту потерю! Поэтому сейчас мы с тобой умоемся и выпьем чаю, хорошо?
— Ты не знаешь главного, — сказала она, вдруг прекратив рыдания и посмотрев прямо в его серые глаза. — Слушай! Ты возишься со мной ради Алекса. Считаешь, что несёшь ответственность за меня. Но знай: из-за меня он погиб.
— Ну что ты такое гово…
— Я изменила ему. Перед самой его смертью. Что, не ожидал такого? Да я — редкая сука, можешь вышвырнуть меня из своей милой квартирки! Ты ведь такой праведник, как и все вокруг!
Повисла пауза, однако Мур не отошёл от Лизы. Он продолжал сидеть перед ней на корточках и держать свои руки на её руках.
— Н-да… Паскудно… — он поднял руку и провёл ладонью по своей лысой голове. — Знаешь… Примерно за две недели до его смерти мы сидели с ним на кухне. У вас. Разговор зашёл о верности. Он мне сказал, что боится твоей измены. Я ему тогда ответил, что пока мы молодые, мы постоянно рискуем оступиться в этом смысле. И это не зависит от наших чувств друг к другу. — Мур надул щёки и шумно выпустил воздух. Немного помолчав, он продолжил: — Мне казалось, я любил свою жену, но всё равно постоянно изменял ей. Как и многие другие. Это же просто, как пареная репа! Я не оправдываю ни себя, ни тебя — то, что ты сделала, это паршиво. А ещё хуже, что ты не рассказала ему. Но знаешь, я тебя понимаю. И вижу, что ты любила его. Но совершенно точно, не ты виновата в его смерти.
Удивление заставило слёзы пересохнуть. Лиза никак не ожидала понимания.
— Я не рассказала, потому что сама ещё не успела понять, что со мной происходило. Когда я изменяла… Да что там, когда я трахалась с другим, для меня это было как выпить стакан воды. Я привыкла думать, что никто никому ничем не обязан. Как ты сказал? Как пареная репа? Да, так и есть. Но потом я запуталась. Я не понимала, что мне нужно. И кто. Ты говоришь, что видишь, как я его любила. Ну что же, я тебе так скажу: возможно, я вообще никогда никого не любила. Меня так бесит это слово! Слюнявая хуйня! Так-то! А теперь, я, пожалуй, пойду. Подозреваю, что тебе захочется подбить мне глаз.
Лиза попыталась встать, но Мур удержал её.
— Я не смею тебя заставлять, но очень прошу об одном: останься, пожалуйста, здесь. Я не буду лезть тебе в душу, но я видел, как много ты успела сделать для него. Он всегда считал себя самодостаточным, но я точно знаю: иногда ему требовалась поддержка. Ненавязчивая, очень тонкая. Такая, которая была бы незаметна для него самого. И у тебя, в этом смысле, получилось то, что не выходило ни у кого до тебя. Я хочу, чтоб ты это понимала.
Он встал, подошёл к раковине, повернул кран и, сложив ладони лодочкой, набрал в них воды. Затем наклонился над Лизой и разомкнул ладони. Холодная вода полилась по её волосам и лицу. Он мягко взял её за локоть и отвёл в ванную. Пока она умывалась, он заварил чай.
Когда Лиза вернулась в комнату, на журнальном столике стояли две прозрачные кружки, наполненные тёмно-оранжевым парящим напитком. Мур сидел прямо на полу, скрестив ноги по-турецки. Она заметила, как его взгляд скользнул по её груди и тут же смущённо упёрся в пол, и это было приятным.
— Прости, я совсем забыла про халат, — тихо сказала она, вспомнив, что кроме тонкой ночной рубашки в мокрых пятнах на ней ничего не было, и села на диван.
— Отведайте чаю, мэм.
Она заправила волосы за уши, наклонилась к журнальному столику и взяла кружку.
— Спасибо, Мур.
— Я включу музыку, ненапряжную? Хорошо?