– Смотри, допрыгаешься. Знаешь уже?
Он явно ждал вопроса «О чем?», и потому Ник промолчал.
Показалась кованая решетка. За ней росли тополя, и между серыми, уставшими от зимы стволами виднелось здание приюта. В нескольких окнах горел свет.
Ник замедлил шаг.
– На неделе комиссия приезжает, – не выдержал Гвоздь.
Тьфу ты!
– Вне графика?
– А хрена им еще делать?
Блеснули часы на фасаде. Минутная стрелка подбиралась к двенадцати, напоминая, что нужно успеть отметиться.
– Не вовремя, да? – ухмыльнулся Гвоздь.
«Не вовремя», – согласился про себя Ник, а вслух преувеличенно удивленно сказал:
– Гвоздик! Да ты никак боишься? Сочувствую.
Гвоздь перестал улыбаться и дернул губой, заставив натянуться шрам над подбородком.
– Слушай, я ведь предупредил: не борзей. Вежливо, по-хорошему. А мог бы сразу зарыть, без превентивных разговоров. Не ценишь ты, гляжу, доброе отношение.
До крыльца они шли молча.
– Подожди, – окликнул Ник, когда Гвоздь уже взялся за ручку.
– Ну?
– Тоже хочу кое о чем предупредить.
– Отойдем?
– Зачем? Можно и здесь. Так вот, драться с тобой за власть я не собираюсь. Во-первых, она мне не нужна, и ты это знаешь. А во-вторых, я помню: если бы не ты, нас бы тут всех сожрали.
Гвоздь настороженно вглядывался пару мгновений, потом его лицо расслабилось, и шрам спрятался, укрывшись под губой.
– Ну, твоя память – дело известное.
– Я в блокнот запишу, – пообещал Ник.
– Договорились!
Дежурил сегодня дядя Лещ, он равнодушно отметил время напротив фамилий Зареченский и Глеймиров.
На лестнице Ник заторопился.
– Ты куда? – крикнул Гвоздь.
– В библиотеку.
– На фиг? Тебя че, Упырь бил книжкой по голове?
Ник перегнулся через перила:
– Угу, и приплясывал от радости. Ты не знаешь, что такое Белхе?
– Чего-чего?
– Вот и я не знаю.
Гвоздь покрутил пальцем у виска.
Ник успел до закрытия и выпросил толстый атлас, пообещав не выносить из зала.
Белхе – бессточное пресное озеро в восточной части Арефских земель. Длина триста четыре километра, ширина от одиннадцати до восемнадцати. Максимальная глубина двадцать шесть метров, средняя – пять и два. Климат в районе озера пустынный. Средняя температура летом около тридцати, зимой – минус четырнадцать.
«Похоже на гусеницу», – подумал Ник, глядя на карту.
Но почему оно на востоке? До границы оттуда почти две сотни километров.
Помнил автобус.
Пахло бензином и горячей резиной. Гудела земля, обожженная полуденным солнцем. Из перевернутой корзины выкатились абрикосы, валялся раскрытый чемодан. Ника пихнули в автобус силком: втиснули в толпу, и она внесла его в двери. Возле локтя мелькнула головенка в панамке. Истошно кричала женщина. Плакали ребятишки. Под раскаленным железом, в тесноте, казалось невозможным дышать.
Там, в глубине салона, были те, кого Ник отчаянно хотел увидеть, но он вцепился в поручень. Нет, он должен остаться! Должен выйти из автобуса.
– Наляг! – крикнули снаружи. – Тут еще дети!
Охнула толпа. Надавили, и оторвало от поручня. Затрещала футболка. Ник попытался протиснуться к окну. Там не было стекол – воздух! вдохнуть! – но люди старались держаться от них подальше, опасаясь вывалиться. Ник ухватился за пустую раму. Он успел увидеть площадь, перегороженную перевернутыми киосками и скамьями.
А потом громыхнуло.
От удара по спине и затылку потемнело в глазах. Тишина – такая, словно весь мир исчез, – оглушила.
Автобус горел. Ник лежал на земле, усыпанной раздавленными абрикосами и чем-то красно-черным. Видел языки пламени и как беззвучно полыхнул стенд с расписанием рейсов. А еще видел мужчину в летней пестрой рубашке и парусиновых брюках. Поверх рубашки был надет бронежилет, но мужчину он не спас – стесало затылок. Пальцы со сбитыми костяшками касались автоматного приклада.
Лица убитого Ник разглядеть не мог. Повезло, теперь не приходилось гадать: а если это был отец?
Комиссия приехала в четверг. Мальки, вернувшиеся из школы раньше, видели, как прибыл автомобиль с правительственной эмблемой. А чуть позже примчался спортивный «Янгер» серебристого цвета – хищный, обтекаемый, с тонированными стеклами. Под взглядами потрясенных мальков он круто вписался в поворот и замер у центрального входа. Открылась дверца, и появился старик. Самый обыкновенный, морщинистый, седой, в неброском костюме. Встречать его вышел лично директор. Он непривычно суетился и даже порывался поддержать старика под локоть. Тот, однако, не дался.
«Янгер» обсуждали за обедом и в спальнях, в учебках и в туалетах. Восхищение мешалось с обидой: ну почему такая шикарная тачка досталась этому старому хрену? Зачем ему «Янгер»?!