2. Забота о сохранении лица сопрягается в китайце с исключительным вниманием к собственному телу – вместилищу мистической глубины Сердца (собственно, понятие индивидуального «я» в Китае и обозначалось словом «тело»). Поэтому в китайцах церемонность сочетается с необычайной непринужденностью в быту. Удовольствия и отдохновение тела в глазах китайцев только и придают жизни смысл; мудрый «вскармливает свою жизненность».
3. Тот же параллелизм «внутреннего» и «внешнего» распространяется и на общественную жизнь китайцев. Официальная идеология соответствует «лицу» всего китайского общества, но она, в сущности, служит лишь прикрытию его действительных, вполне материальных, удовольствий. Официальные институты обязательно имеют свои теневые параллели, воспроизводящие обычно родственные, реже религиозные (как в народных сектах), школьные или дружеские связи. Наличие параллельных структур – официальной и теневой – в китайском обществе делает весьма запутанным вопрос о границах компетенции того или иного лица и об источнике власти в целом. Не будет преувеличением сказать, что китайцы постоянно живут в этой атмосфере неопределенности и, более того, охотно укрепляют ее, ибо такое положение дел соответствует глубинным посылкам их миросозерцания. Одно из излюбленных фраз китайцев (а также и их учеников японцев) является суждение о том, что такой-то вопрос «очень сложен», и его «нужно исследовать» и что, наконец, сами китайцы – «очень сложные люди».
4. Власть в Китае проистекает из способности «сделать паузу», принять ситуацию во всей ее неопределенности и посредством внешней уступчивости, своего отсутствия в деле выказать свою предельную жесткость и непреклонность. Поэтому власти в Китае обязательно сопутствует тайна. Политика видимая – это всегда дымовая завеса; она формируется тем самым «церемониалом», который призван прикрывать «внутренние» интересы. Искусным политиком слывет тот, кто умеет сполна выстроит оба ряда своей деятельности – внешний и внутренний. Мудрого политика китайцы любили уподоблять зеркалу, которое выявляет все вещи, никак себя не выказывая. Соответственно, главным свойством правителя в Китае считалась так называемая «добродетель», которая на самом деле обозначала не соблюдение условностей обыденной морали, а жизненную мощь, полноту жизненных свойств той или иной ситуации. Человек «добродетели», по представлениям китайцев, без усилия побуждает других повиноваться ему, и именно потому, что сам не живет «для себя», но целиком погружен в поток вселенской сообщительности Сердца. Разумеется, видимая скромность, неприметность человека и есть лучший знак власти. Как гласит старинная китайская поговорка, «настоящий человек не показывает себя, а кто показывает себя, тот не настоящий человек».
Мудрость китайских стратагем в последней ее глубине – это бесконечно действенный покой.
«Могущий вместить да вместит».
В заключение несколько слов о значении «Книги перемен» для китайской науки стратагем. Именно этот древнейший канон, использовавшийся для гаданий о выборе способа действия, предоставил китайским стратегам язык технического описания динамики ситуаций, которые обозначаются отдельными стратагемами. В основе «Книги перемен» лежит система графических символов, которые составляются из черт двух видов, – сплошной и прерывистой – обозначающих две мировые силы: активное, светлое, мужское начало ян и пассивное, темное, женское начало инь. В книгах по стратегии понятия ян и инь обладают чрезвычайно широким спектром значений, как-то: сила и слабость, нападение и оборона, фронтальная атака и обходной маневр, подлинное и обманное, явное и скрытое, ярость и выдержка и проч.
Восемь возможных комбинаций трех таких черт образуют так называемые триграммы, составляющие базовый слой символики «Книги перемен». Собственно же текст канона представлен 64 комбинациями из шести черт, именуемых гексаграммами. Существует множество методов толкования смысла гексаграмм: по составляющим их двум триграммам, – нижней и верхней, «внутренней» и «внешней» – по общей конфигурации черт, по значению отдельных черт в связи с их положением в гексаграмме и отношением к другим чертам и т. д. Счет черт в гексаграмме ведется снизу вверх, причем янским чертам соответствуют четные числа, а иньским – нечетные. Различаются «сильные» и «слабые» черты: черта считается сильной, если ее порядковый номер соответствует ее природе.
Гексаграмма в целом и каждая ее черта в отдельности имеют краткие словесные пояснения, которые, с одной стороны, играют роль технической инструкции, а с другой, имеют вид вольных поэтических метафор. Подобное смешение жанров, заметим, вообще свойственно каноническому тексту, призванному описывать без-предметное. Осмысление же гексаграммы предполагает проникновение во все нюансы прилагаемых к ней толкований, для чего требуется и эрудиция, и воображение, и жизненный опыт. Таким образом, текст «Книги перемен» и способ его прочтения являют в своем роде классический пример функционирования канона в культурной традиции как погружения в глубину опыта посредством раскрытия неисчерпаемого богатства смысла. В этом популярном издании, однако, пришлось ограничиться лишь самыми общими и поверхностными разъяснениями соответствующих гексаграмм. Желающие могут самостоятельно восполнить пробелы, обратившись к русскому тексту «Книги перемен» в переводе Ю. Щуцкого.[4] Для удобства читателей незнакомых с китайским оригиналом переводчик старался следовать версии Ю. Щуцкого, отступая от нее лишь при крайней необходимости.
Сань ши лю цзи (Тридцать шесть стратагем). Ред. Чжан Сяомэй. Шанхай, 1990.
ТРИДЦАТЬ ШЕСТЬ СТРАТАГЕМ
Гексаграмма Кунь, соответствующая максимальному покою и уступчивости, выражает, таким образом, высший смысл мудрости тридцати шести стратагем, каковая есть не что иное как бесконечно действенный покой, всеобъемлющая ускользаемость, вездесущее отсутствие.
Существовал порядок расположения гексаграмм, в котором гексаграмма Кунь стояла на первом месте.
Считайте и снова считайте и не слишком уповайте на принципы. Эти принципы сами раскроются в ваших расчетах, суть же расчетов поведать нельзя.
Видеть в искусстве войны только искусство и не знать, что это искусство основывается на точных расчетах, – значит не знать, как пользоваться искусством.
Уловки и интриги в искусстве войны всегда проистекают из естественного хода событий и человеческих чувств.
Малейшая неловкость в их применении неминуемо зародит подозрения и повлечет за собой брожение в умах. Тогда нельзя будет применить ни одного приема.
И еще надо сказать: тридцать шесть стратагем разделены на шесть разделов по шесть стратагем в каждом.
Первый раздел посвящен стратагемам победоносных сражений;
Второй – стратагемам сражений при равновесии сил;
Третий – стратагемам наступательных сражений;
Четвертый – стратагемам сражений с несколькими участниками;
Пятый – стратагемам сражений совместно с третьей стороной;
Шестой – стратагемам проигрышных сражений.
В «Каноне войны в ста главах» (XI в.) говорится:
«В делах военной стратегии в начале всего лежит счет. Прежде чем начать военные действия, надлежит иметь ясное понимание способностей военачальников, знать сильные и слабые стороны обоих лагерей, численность войск, особенности местности, на которой развертываются боевые действия, а также подкрепления, на которые могут рассчитывать в каждом лагере. После этого можно начинать действовать…»
5
Китайские комментаторы полагают, что в этой фразе зашифрована гексаграмма Кунь (Земля), символизирующая предел силы инь (полнота инь соответствует шестерке, а полнота ян – девятке).
6
Данная фраза встречается в древнейшем китайском каноне – «Книге преданий» (Шу цзин). В оригинале речь идет о силах инь и ян.
7
В оригинальном тексте эта строка первоначально читалась так: «Ключ к победе находится в пустоте». Большинство китайских комментаторов заменяют знак «пустота» (