– Ты врешь! Зачем такое говорить?
– Сама не знаю. Наверное, устала врать.
– Что было потом?
– А потом, как всегда, – Дискриминальная полиция, обыски, изъятые книги, суд… На суде я раскаивалась, плакала, цитировала Манускрипт, убеждала судью, что искренне верю в то, что «каждое меньшинство имеет право на равное существование», что «любое отклонение имеет право на уважение», что «высшая форма индивидуальности – это показательное отсутствие всякой индивидуальности»… Про рабство тоже сообщила, что каждый имеет право быть рабом и подчиняться. Только вышло как-то не правдиво. Привели раба, он напел судье, как прекрасно ему живется у господина, как он счастлив такой беспечной судьбе, как я оскорбила его право быть рабом и считаю статус раба ниже статуса свободного человека. В итоге я окончательно запуталась, разревелась. Судья назначил проверку, мне не удалось убедить Комитет в искреннем раскаянии. В итоге – десять лет перевоспитания с последующей проверкой в Дисциплинарии либо год в этом аду. Я выбрала год, не потому что быстрее, а потому, что проверку я вряд ли пройду.
Я осмотрелся по сторонам. Люди мирно отдыхали, вряд ли им было дело до нас. На этой планете лишь одна забота – не умереть. Не получить смертельную дозу радиации, успеть добежать до деактиватора.
7:15 утра. Продолжение смены. Я поднимаю людей, распределяю обязанности. Все хотят пить. Я вызываю контролера, показываю выработку. Приносят воду. Понимая, что Тридцать Шестая не протянет и получаса, я подхожу к бригадиру:
– Командир, мы намного быстрее управимся, если ты нам чуток поможешь. Не хочешь кидать породу – бери сверло, бури шпуры. Я тебе отмечу красным. Набуришь шпуров – заложим взрывчатку. А девчонка пусть считает выработку, видишь, как задыхается, скоро в обморок упадет.
Бригадир – нормальный мужик, с понятиями. Берет бур, начинает сверлить. Но тут вмешивается женщина – оператор угольного комбайна:
– Исправляемый номер Двадцать Пять! Я являюсь вольноопределяющейся Триста Сорок Два. Я поддерживаю феминистическое толерационное движение, утвержденное Толерационным Конвентом. Освобождая женщину от работы, вы тем самым оскорбляете всех женщин, косвенно признавая их слабее. Кроме того, женщина разговаривала с вами, несмотря на то, что вы, мужчины, недостойны того, чтобы с вами разговаривать. Мы боремся за свои права сотни лет! Я делаю вам замечание. При подъёме на поверхность я доложу о вашем поведении ко…
Я хватаю ее за робу, тащу к угольному комбайну, врубаю резак:
– Слушай, ты, курица, у меня пожизненное. Я отсюда в принципе не выйду, и терять мне нечего. Хочешь, прямо сейчас суну твою тупую башку в резак, и твое движение лишится главного апологета?
С женщины слетает весь гонор. Глаза, расширенные от ужаса, свидетельствуют о том, что ей совершенно не хочется опускаться до уровня резака. Сейчас главное – выжить, утихомирить грубого, неотесанного мужлана. А потом она обязательно найдет способ меня уничтожить. В очередной раз даю ей убедиться, что во всех бедах виноваты тупые, ужасные, ненавистные ей мужчины.
10:20 утра. Почти вся порода загружена, отправлена к подъемникам. Особо уставших и облучившихся отправили наверх. Толку от них в забое мало. А благодарности за засчитанный полный наряд – много. И в следующий раз они однозначно отплатят добром. Во всяком случае, те, кто доживет. Шпуры готовы, мы заполнили их взрывчаткой. Проводим электрический шнур. Все отходят на безопасное расстояние. Контролер одобрил взрыв:
– Жги, бригадир!
Бригадир дает два свистка. Все открывают рты, затыкают уши. Громко крикнув: «Взрыв!» – замыкает цепь. Глухой грохот эхом разносится по шахте. Поднявшаяся пыль осядет лишь через три часа. Больше сегодня работать нельзя. Выработка – семнадцать тонн. Мы жмем друг другу руки и улыбаемся. Многим отменят штрафные поинты. Кого-то ждут премии. Этот день мы запомним надолго. Не так уж много у нас тут радостей.
10:30 утра. Подъем наверх. Мы смеемся, стучим друг друга по каскам, хором гудим в такт скрипящей клети. Мы живы. Никого не завалило породой, никого не порвало комбайном. Никого не убило током, не повредило взрывом, не отравило газом. Дозиметр мирно отпищал свои микрорентгены. Никто не будет блевать от передозировки, никто не умрет от лучевой болезни. И волосы у нас отрастут. Это счастье, когда волосы сбриты, а не выпали. Мы живы, а впереди - горячий душ, возвращение назад и досуг до девяти часов вечера.