Единственной отрадой в этом сером мире была моя Вирджиния.
Как умна, нежна, тонка была она! Как интересно было мне с ней, несмотря на разницу в возрасте! Как она меня понимала!
Она не была красива в общепринятом смысле, моя Вирджиния, но не было души прекрасней. Маленькая девочка была мудрее взрослых и опытных женщин, и пусть потом это чувство назовут греховным, преступным, пусть с ненавистью отворачиваются от меня те, кто ничего не понимает в истинной любви.
Как робко впервые соприкоснулись наши губы, как неумело утыкалась она в мое лицо, пытаясь неловкими поцелуями выразить свою необъятную нежность… Как удивленно вскрикнула, когда я впервые вошел в нее, раздвигая тугую кожу, покрытую забавно торчащими волосками. И этот упоительный миг, когда ее неловкое тело с тонкой сеткой ребер под мягкой скользящей кожей, с крупинками бледно-розовых сосков, впервые содрогнулось и удивленно выгнулось от непонятного и щемящего наслаждения! И этот шепот: «Я была бы готова умереть сейчас!..»
Вот она и умерла. Ушла, дав мне всего лишь десять лет счастья. Счастья, которое ей не было дано пережить. Этой смертью она вернула меня в непроницаемый мрак ужаса, щедро политого дешевым алкоголем. Почему ты бросила меня в этом мире одного, хотя клялась быть со мной вечно и в горе, и в радости, пока смерть не разлучит нас? И она нас разлучила, чтобы соединить вновь теперь, когда они убили меня.
За это ты покарал меня, Господи? Пусть я согрешил пред тобой, но чем провинилась она?
Нет, не за это мучительное счастье мне была дарована мучительная смерть, не за это.
Но за что?!
Глупые люди. Страшатся красной смерти, бездонного колодца и острого маятника, холодеют от страха, представляя, какою быть замурованным в склепе с бочонком крепкого хереса, дрожат от ужаса при мысли о глупом орангутанге, носящемся по улицам, и не боятся того, что хуже всего — неизвестности, безответного вопроса: «За что?!»
Но есть ли ответ на этот вопрос?
Тогда, пятнадцать лет назад, я, молодой и амбициозный репортер «Литературного курьера Юга», судорожно искал тему для сенсационного репортажа. И случайно набрел на интересное объявление:
Выставка Мельцеля
Масонский зал
17 мая 1834 года —
Оригинальный автоматический
Игрок в шахматы!
Открыт фон Кемпеленом, усовершенствован Дж. Мельцелем.
Представление — каждый вечер!
Двери открываются в 7:30, сеанс — в 8:00!
И я отправился туда.
Ну что сказать? Впечатлило. Даже очень.
Открылся занавес, и на сцену выкатили странный механизм: одетый в турецкий балахон манекен, сидящий со скрещенными ногами за большим сундуком на колесиках. Вслед за этим странным механизмом появился невысокий толстячок в сопровождении весьма любопытной дамы. Весьма любопытной. Внешне она была более чем миловидна, на округлом лице выделялись большие глаза с громадными махровыми ресницами, казавшимися искусственными, но как могут быть искусственными ресницы?!
Однако вот что неприятно поражало: взгляд этой невысокой красивой женщины. Острый, проникающий до самого вашего нутра, прожигающий насквозь. Это были холодные глаза, которые могли вызывать ужас, несмотря на всю красоту.
Толстячок заговорил со смешным немецким акцентом:
— Увашшаемые дамы и господа! Сегодня, как и кашшдый вечер, мы демонстрир-руем удиффительное чшудо техники, созданное руками аффстрийского меканикуса Вольфганга фон Кемпелена, — турецкий игрок в шахматы!
Последние слова он выкрикнул, как будто подразумевая овацию. Кое-где в зале раздались неуверенные хлопки.
— Мастер фон Кемпелен завещал этот уникальный автомат мне, Иоганну Непомуку Мельцелю, своему верному ученику и последователю, который усовершенствовал это чудо технического гения и довел его до совершенства, далее которого двигаться уже некуда. Этот турок умеет мыслить, леди и джентльмены! — снова почти прокричал он, отрепетированным жестом ткнув в сторону невозмутимой куклы.
В зале еще немного похлопали.
— Мой ассистент и любимая жена, — галантно представил даму Мельцель. — Натали Мельцель!
Дама сделала что-то вроде книксена. Немцы, такие чопорные немцы. Толстяк наклонился и что-то шепнул ей на ухо. Госпожа Мельцель улыбнулась, кивнула и, спустившись со сцены, села на специально приготовленное место в первом ряду.
— Натали будет сидеть здесь все время представления, — весело объявил коротышка. — А то ходят слухи, что именно она сидит внутри этого автомата и обыгрывает в шахматы самых лучших игроков мира.
Он расхохотался, несколько осторожных смешков раздалось и в зале.