Но предположим, Кремпелен (ах, простите, фон Кремпелен — немцы столь чувствительны к титулам!) и Мельцель действительно гении и просчитали абсолютно все варианты в мире. Это невозможно, но ради чистоты эксперимента — предположим.
Однако и тогда не складывается, и вновь исключительно из-за логики. Действия любого механизма основываются на принципе регулярности. Все должно быть одинаково ровно, думать железо не умеет. А вот реакция турка на ход противника никогда не была регулярной. Иногда он играл быстро, а иногда подолгу задумывался. Если бы в него были заложены абсолютно все варианты, то и выбирать из них ему приходилось бы с одинаковой скоростью. Но скорость-то была разной! А это характерно как раз для человека.
Успех моих разоблачений был оглушительным.
Прежде всего из-за слабости человеческой: ведь проиграть сильнейшему шахматисту гораздо менее обидно, чем проиграть бездушному металлу. «А-а-а! — воскликнули обыватели. — Так там сидел чемпион! Ну тогда понятно, почему он меня обставил!»
Кроме того, в моих статьях, как и в моих рассказах, всегда присутствовал элемент детективного расследования. Каждый читатель отождествлял себя с криминалистом, с Видоком, идущим по следу мошенника. И это льстило читателю, заставляя с нетерпением ожидать следующего номера «Курьера», чтобы вновь погрузиться в мир расследования.
Тираж вырос, редактор был доволен и даже выплатил мне премию (которую я тайком от Вирджинии оставил в любимом пабе), со мной раскланивались на улице уважаемые люди, и я гордился собой, раскрывшим тайну, которую до меня никто не сумел раскрыть.
В масонский зал выставки перестал валить народ: с достойным партнером можно сразиться за шахматной доской и дома, вооружившись стаканчиком ароматного виски да порцией хорошего табачку. При этом совершенно бесплатно. Мельцель как-то сник, даже осунулся, и я был неприятно поражен, столкнувшись с ним однажды у здания мэрии.
Но настоящей причиной моего шока стал не австрияк, казавшийся мне стариком (сейчас я понимаю, что он был ровесником меня сегодняшнего). Шоком для меня стала его французская спутница. Она окинула меня одним-единственным взглядом, только один раз посмотрела мне прямо в глаза, и этот взор я не могу забыть даже сейчас, даже отправившись в мир иной, я вспоминаю о нем, но мне и здесь становится жутко. Смертельный холод пронизывает меня, как пронизывал он героев моих рассказов, обреченных на вечный мучительный ужас.
Жизни моей не стало с того момента. На самом деле я умер тогда, а не сейчас, ибо не было в моей жизни больше ни счастья, ни успеха. Была только Вирджиния, которую вскоре забрал у меня острый, пронзительный взгляд француженки Натали. Я знал, что это она, просто знал. И наверное, так было лучше для нас обоих, ибо не стало у моей девочки с той поры ни любящего мужа, ни брата, а лишь пропитанный алкоголем монстр, жалкий неудачник, которого не интересовало ничего, кроме чистых листов бумаги, пера с чернильницей да початой бутылки дешевого пойла для пущего вдохновения. И тот, кого она боготворила, мог без размышлений бросить ее, пока она захлебывалась хлещущей горлом кровью, и умчаться на ничего не обещающую встречу с издателем в Нью-Йорк, потратив на билет все деньги, что откладывались на лекарства.
Именно тогда я окончательно уверовал в то, что я гений, и именно тогда навсегда перестал существовать человек по имени Эдгар Аллан По.
Но встречу ли я здесь мою Аннабель Ли? Или пронзительные глаза француженки навеки разлучат нас и в этом мире?
* * *
Интересно, она вообще никогда не спит? Только тихо выполз я из постели и отправился на кухню, чтобы попить водички, покурить в одиночестве и подумать о своей судьбе, как она приподнялась на локте и внимательно посмотрела мне в спину. Ага, именно так я и почувствовал: смотрит мне в спину. Но все равно вышел из спальни на цыпочках, мол, считаю, что спишь, не хочу будить, я по-прежнему такой же нежный.
А подумать было о чем.
Я все же до сих пор так и не верил в то, что это вообще происходит и происходит именно со мной. Хотя все факты говорили об обратном. Подведем итог.
Деньги на счету совершенно реальные, выползли из банкомата в руки как родные и в чудовищном количестве. Значит, кто-то положил мне на счет семизначную сумму. Охренеть.
Девушка Наташа никогда и ничего не ест и не пьет. Правда, курит, утверждая, что недавно пристрастилась к этому занятию. Очень много знает, рассуждает о фактах, как будто они действительно происходили при ее участии, на сумасшедшую не похожа, причинно-следственные связи прослеживает четко, но как-то очень по-своему. Еще трахается фантастически, сама при этом получает нескрываемое удовольствие. Не симулирует, как это принято говорить.