— Вот что, братья. Мы все знали, на что идем, когда принимали это решение. Здесь и сейчас еще можно вернуться назад. Но только здесь и сейчас. Потом такого случая не будет.
Двести молчали. Похоже, никто не собирался изменять задуманному.
— Ну что ж, это наш выбор. Так мы решили, и теперь это наша судьба. Давайте же поклянемся, что никто не отвернется от нашего дела и никто не предаст своих братьев.
В честь данной клятвы гору назвали Хермон.
Пути назад больше не было.
Их учили хорошо, все действия были доведены до автоматизма. Из каждого второго десятка выбрали по лазутчику и отправили вниз: разведать обстановку, посмотреть, что происходит, предупредить о неожиданных опасностях, которые по незнанию предусмотреть не могли.
А Шемихаза все это время смотрел с горы вниз. Там расстилалась удивительной красоты долина, покрытая зеленью, расчерченная квадратами посевов и поселений. Там текла неведомая ему жизнь, которая так тянула и тянула к себе. Того, что оставил, было не жаль. Шемихаза сам себе удивлялся. Он думал, что его все же будет тянуть обратно, ведь там осталось все, что он знал и умел в этой жизни, но он не жалел, все затмевал интерес к тому, что ждало их впереди.
Разведчики вернулись, и по их лицам Шемихаза понял: что-то они увидели. Все превратились в слух, внимая каждому их слову.
— Там, — начал старший, — много селений, народ добродушный, красивый. Мы с ними в контакт не вступали, но это видно — по тому, как общаются друг с другом. Живут, конечно, очень бедно. Просто до ужаса бедно. Рассчитывать по звездам не умеют, поэтому с урожаем у них постоянная беда. Трав не знают. Магии нет. Вообще, ни одного мага, колдуна или шамана мы не видели. Лекарей, понятное дело, тоже нет. Зато болезни есть. В общем нищета и убожество.
Он замолчал.
— Продолжай, — велел Шемихаза. — Я же вижу, что ты что-то хочешь сообщить и боишься.
— Да тут дело не в страхе, — ответил лазутчик. — Есть там одна штука, с которой мы никак не могли разобраться.
— И что это?
— Женщины.
— Кто? — не понял Шемихаза. Остальные сомкнули кольцо вокруг разведчиков потеснее. Двести воинов внимали словам в такой тишине, что было ясно слышно даже тем, кто стоял далеко.
— Женщины, — повторил старший. — Они сильно отличаются от нас. Очень сильно. Они вообще-то совсем другие. И когда смотришь на них, то испытываешь странное чувство. Я не могу тебе его объяснить, Шемихаза, потому что сам испытал его там впервые. Но что-то мне подсказывает, что мы все сделали правильный выбор. Наше знание было неполным, потому что такого мы раньше не знали. Да я и теперь не знаю, собственно.
В глубине души Шемихаза ликовал: не зря он затеял это предательство (ну а как еще назвать?). Предстояло открыть что-то неизвестное, а могло ли быть большее наслаждение, чем познание неизвестного?
Но внешне он оставался совершенно спокоен, за бесстрастное выражение лица многие считали его высокомерным.
— Ну что ж, — решительно сказал он, — спускаемся. Будет интересно.
Действительно, женщины поразили их больше всего. И разведчик оказался прав: когда ты смотрел на них, то внутри росло какое-то странное чувство. Что-то щемило, хотелось казаться лучше, сильнее, мудрее, хотелось бесконечно слушать, как они смеются, видеть их глаза, которыми они умели так стрелять, что самые могучие воины оказывались бессильны перед этими стрелами.
Но впереди их ждало еще много удивительных открытий.
Вы когда-нибудь слышали вопли утоляемой страсти, которые одновременно издают четыреста человек? О, Шемихаза понял, почему его так тянуло вниз, к этим людям. Тягучее, ни с чем несравнимое наслаждение, которое он испытал, когда смешливая девица затащила его в шалаш и, упав на землю, раздвинула ноги и повалила его на себя — это наслаждение заставило его зарычать, завопить, застонать. И вместе с ним рычали, стонали и вопили двести воинов, им вторили двести прекрасных девушек, впиваясь зубами в их шеи и ногтями — в их спины.
А с вершины Хермона взлетели орлы, поднятые этим могучим рыком, огласившим долину, и начали описывать круги, пытаясь рассмотреть, что же такое случилось этой ночью в спокойном и тихом распадке меж горными хребтами.
Оглушенный, опустошенный до звенящей пустоты, плохо соображающий, Шемихаза выполз из шалаша и уставился в звездное небо, пытаясь понять, что с ним сейчас произошло. Из соседнего шалаша выполз Езекиэль, уселся рядом с начальником, точно так же уставился в ночное небо.