Выбрать главу

Снежный наст плотный, полированный оттепелью. По насту, мышкуя, кружит лиса. Худая — от всего тела остались хвост да тонкие, нервные уши. Но хвост от ушей. Теперь мышь изловить трудно: пока проломишь снежную корку, добыча по своему самодельному метро успеет пересесть с кольцевой на радиальную и укатить, к примеру, по серой ветке до самого мышиного Алтуфьево.

С одинокого дерева посреди поля, из серой паутины ветвей, тяжело взлетает ворона и медленно, низко плывет, картаво каркая. Через минуту она умолкает, и можно расслышать, как под ее крыльями свистит тяжелый сырой мартовский воздух.

На минуту из-под ватного одеяла облаков выглядывает опухшее, бледное от весеннего авитаминоза солнце и, не углядев ничего интересного, прячется обратно. Поднимается холодный злой ветер и начинает пронзительно дуть в лицо весне. Та ежится, мерзнет проталинами, мелко дрожит капелью, но продолжает идти вперед.

Суздаль

В Суздале, на улице Ленина, стоит Ризоположенский женский монастырь. То есть, конечно, наоборот. Сначала был монастырь, а потом к нему, шипя, подползла улица Ленина. А внутри монастырских стен есть крошечная улочка под названием Коммунальный Городок. На этой улочке, кроме трех полуразвалившихся домиков, находится гостиница Ризоположенская. В гостинице есть кафе, а в этом самом кафе стоит такой густой запах кислых щей, что рюмка с водкой, поднесенная ко рту перед обедом, так в воздухе и повисает. Сколько ее ни выпивай.

* * *

К полудню в окна продуктового магазина с несъедобным названием «Корунд», что в селе Черкутино Владимирской области, весеннее солнце умудрилось просунуть столько лучей, что даже мороженые куры невольно стали шевелить своими синими руками и ногами.

Два мужика, так и не очнувшиеся после долгого зимнего похмелья, подбирают к бутылке дешевой водки, двум бутылкам «Балтики» и маленькой бутылочке «Фанты» закуску. Один их них, одетый в куцый нагольный тулупчик, в том смысле нагольный, что накинут на тело, на котором из нижнего белья только татуировка на груди, напряженно глядит на полки с товаром.

— Ир, — хрипит он утомленной мартовским солнцем продавщице, — Вот эти, блин… Они почем?

— С творогом по десятке.

— А вот если они с мясом нету? Тогда почем? Или с чем-нибудь…

— Купите себе по конфете. Нам «коровки» завезли. Свежие. Не паленые, не отравитесь — отвечает продавщица и смеется жирным, сливочным смехом.

Мужик так мучительно пересчитывает в уме зажатые в руке оставшиеся деньги, что из угла кулака выкатывается слезинка пота. Он поднимает другую руку и простирает ее к полке с консервами…

Терпеливо стоявший за его спиной собутыльник вдруг подает голос:

— Вовка, не тяни человека за яйца. Нам бы стаканчик…

— Да! Стаканчик! — с видимым облегчением произносит Вовка и раскрывает кулак с покрасневшей от натуги мелочью.

Товарищи покупают пластиковый стаканчик и коробок спичек. Долго рассовывают покупки по карманам. Карманов, пригодных для дела, меньше чем бутылок, а потому «Фанту» и стаканчик решают нести перед собой. Наконец дверь за ними закрывается. Продавщица зевает, случайно взглядывает на мороженых кур в витрине, видит их шевеление и грозит им толстым пальцем.

Зарайск

В Зарайск хорошо въезжать не по прямой, как стрела, шумной федеральной трассе, которая идет из Москвы в Рязань, а по пустынной и извилистой местной дороге, через деревни Пронюхлово и Мендюкино. В последней, кстати, народ живет культурный, поскольку ни одна буква на дорожном указателе «Мендюкино» не исправлена местными острословами.

В самом Зарайске заповедник Ненарушимой Тишины. Вот как есть Неупиваемая Чаша или Неопалимая Купина — точно так же и существует Ненарушимая Тишина. И вовсе не потому, что она там никем не нарушается, а потому, что сделать этого никак невозможно при всем желании. Коза ли заблеет, переходя с улицы Ленина на Красноармейскую, жена ли проводит мужа пить пиво крепким и увесистым, точно булыжник, словом, лягушка ли заквакает на берегу сонной речки Осетр, которая из последних сил протекает, протекает и никак не может протечь мимо города — а тишина еще глубже, еще бездоннее.

В крошечной прихожей местного музея вечно обедающая старушка не торопясь прожует, цыкнет зубом, продаст тебе билет, проведет в единственный зал, включит свет и предложит полюбоваться коллекцией портретов князей Голицыных, их чад и домочадцев. Голицыны висят на одной стене зала, а с противоположной стороны смотрят на них благообразные купцы разных гильдий и суровые купеческие жены. Читатель с воображением тотчас представит себе этакую дуэль взглядов — надменные княжеские взоры против хитрых, с прищуром, купеческих и… будет кругом неправ. Что у тех, что у других в глазах одно недоумение пополам с тоской — как их черти занесли в этот медвежий угол? Туристу, особенно столичному, в таком зале долго и находиться опасно. Так и захочется схватить в охапку князей с купцами и вывезти на большую землю. Но что тут может поделать частное лицо, даже и с благородными намерениями, когда при входе висит страшная в своей облупленности табличка: «Охраняется Государством»…