— … как ты не врубишься? Ведь это просто! — Шизику стоило только завестись, и он мог болтать без умолка. Особенно про все эти коммуникаторы, декодеры и мозговые импланты. — Мозгу нет разницы, реальность или просто информация о реальности. Представляешь и проецируешь, доходит? Что угодно, любое желание. Только представляешь — и проецируешь…
— Прямо так и любое?
— Да говорю же, Мо-озг! Эх, нет у меня разъема, я б показал!.. — он взмахнул руками и опять чуть не растянулся в луже. — Вот говори, чего хочешь?
— Мне тут все время сон один снится… ничего особенного, просто как будто я с сыном лечу на флаере к морю.
— Ну так и в чем дело? Говорю же: представляешь — и…
Дан попробовал. Конечно, ничего, кроме новой, теперь уж вовсе одуряющей боли, не вышло: сон повторялся часто, а вот так взять и представить все в деталях он не мог. Наверное, со стороны его усиленные попытки выглядели смешно и жалко, даже Шизика тронули.
— Никак? — участливо спросил он. — Эх… море и флаер я бы тебе разом! Вот человека — нет, реальные люди не получаются… хотя, попробовать-то, я думаю, можно. Только он же все равно живым не будет.
Светлое пятно медленно, но приближалось. А когда окончательно превратилось в арочный проем на фоне серого неба, в него ворвались люди. Хлопков парализаторов Богдан уже не услышал.
Следующее пробуждение было тяжелым и болезненным. Виски ломило, ноги затекли, а спина казалась окостеневшей — эргономичная кровать последней модели не слишком помогала. Хотелось встать и как следует размяться, но дежурная медсестра не позволила.
— Илья Игоревич, не спешите, пусть докапает, — она наклонилась, почти касаясь грудью его лица, поправила один из катетеров и улыбнулась. — Нелегкое было путешествие?
— Ничего, нормально.
Илья с трудом припоминал собственное имя. Оно казалось каким-то чужим, далеким и даже неправильным. Неправильным казалось вообще все, та, зыбкая чужая реальность не отпускала: работяга Богдан Гавриш был роднее Ильи Хромова, оперативника службы безопасности синдиката «Четвертый Рим». Хотелось потрясти головой, чтобы вышвырнуть остатки сомнений, но многочисленные трубки системы жизнеобеспечения и провода мониторов все еще приковывали к постели. А тут еще этот пресловутый сон: флаер, мальчишка и морской берег… что-то крутилось в голове, но не давалось.
— Как там мой подельник, жив? — спросил он у сестры.
— Жив, Илья Игоревич, техники Центр-Города забрали, — она снова выдала профессионально-теплую улыбку. — Не беспокойтесь, все понимают его ценность.
— А… Богдан?! — наконец вспомнил он.
— Стабильно, — тут голос сестры звякнул металлом. И улыбка теперь уж очень походила на силиконовую. — Да вот доктор, спросите у него.
Доктор Борис Поляков, подтянутый мужчина средних лет в бело-голубом халате поверх дорогого костюма, вошел в палату, и сестра, кивнув в знак приветствия, сразу же удалилась. А он усевшись в кресло перед мониторами, ответил:
— Тянет пока твой парнишка, Внутренний круг стабилен. Внешний — сам понимаешь. Ты-то, вон, тоже не особо в порядке, — он ткнул пальцем в какие-то показатели на головизоре, — а ему дороже обошлось. Ничего, замену уже готовят, так что еще два-три часа — и на покой.
Флаер, мальчишка, морской берег… два-три часа. Слишком мало, совсем ничего. Неужели он настолько выработан? Эх… надо было быстрее искать, раньше ему это удавалось. Видно, он тоже ресурсы порастратил.
— Ясно. А меня когда отпустишь?
— Как только — так сразу, — кивнул Поляков, не отрываясь от изучения потока цифр, формул и диаграмм. — Не зря же я свой хлеб ем?
— А за час управимся?
— Илья Игоревич, — Поляков отвлекся от головизора. Холодный взгляд поверх очков стал чуть более человечным, — может, не спешил бы ты, а? Вон, и печенка шалит, и почки не тянут, хоть и имплантированные, и сердчишко давно сменить пора.
— Да бог с ним, с сердчишком. Я Богдана застать хочу, а потом… потом видно будет.
— Точно?
Илья посмотрел Полякову прямо в глаза и уверенно кивнул.
— Ну, раз так, я устрою. Сам, под свою ответственность. Но только между нами, чтобы никто и никогда, понял?