— Никто и никогда. Обещаю.
Поляков вызвал сестринскую помощь и занялся отключением датчиков и снятием катетеров. А потом сам вызвался проводить в Центр-Город.
Лаборатория Центр-Город, сердце и мозг Четвертого Рима, находилась в бункере на этаже 00, глубже метрополитена, глубже шахт стратегических сил, в зоне максимальной секретности и наивысших степеней защиты. Илья и без того задыхался от спешки, а пятнадцать минут спуска на скоростном лифте, наверное, добьют его окончательно. Прав Поляков, давно пора поставить кардиопротез… а ведь что интересно: на задании он этого не чувствовал, был вылитым двадцатидвухлетним работягой из гетто, у которого всех проблем со здоровьем — похмелье да тоска.
И тогда, пятнадцать лет назад, тоже искренне вжился в роль.
Успешный молодой коммерсант в сопровождении советника по опекунству вошел в жилой корпус профобразовательного интерната центра репродукции при Большом Конвейере.
— …ребенок для профессионального использования непригоден: слишком богатое воображение, а самодисциплины никакой, — продолжал объяснять советник. — Мы запрашивали медиков, даже рекламацию писали: мутации должны на стадии эмбриона отслеживать, а не тащить в классы. Но они утверждают, что не было мутации…
— Уважаемый, — прервал поток слов коммерсант, — меня не интересуют его профданные — я не робота нанимаю, я сына хочу.
Лицо советника радостно просияло:
— О, в семью вполне подойдет! Такой забавный малыш!.. Да вон он, смотрите.
Мальчишка лет семи в темно-синей форме, внешне не отличимый от прочих сверстников, заметно выделялся чувствительностью и подвижностью. Он то и дело, схватив мяч, влезал на шведскую стенку и кидал его в баскетбольную корзину. А потом бурно радовался, если попадал или отчаивался, если промахивался. Коммерсант несколько минут наблюдал за мальчиком, а потом подошел и спросил:
— А можно я тоже мячик кину?
— Можно, — мальчишка протянул мяч.
— Любишь баскетбол? — спросил коммерсант мальчика, а потом прицелился, бросил.
— Да!
Мяч повертелся на краю корзины и скользнул в сетку.
— А еще что любишь? Кары? Дроидов?
— Флаеры! Шшшш! — мальчик спрыгнул с лестницы и, расставив руки забегал по залу.
— У меня есть флаер, — усмехнулся коммерсант.
На следующий день они сидели на скамейке дендропарка Внутреннего круга. Цвели магнолии и рододенроны, по стриженым лужайкам бродили пестрые карликовые куры. Две нарядные девочки бегали вокруг маленького пруда, разглядывая декоративных рыб, а их мать, присев в беседке смотрела что-то по минивизору.
Дан неистово болтал ногами и лизал мороженое. Его круглые от восхищения глаза сияли восторгом.
— Нравится? — спросил коммерсант.
— Дааа! Тут такое все красивящее! У нас в интернате ничего такого нету, только два куста в горшках и белая мышь в клетке.
— Мы еще много всего красивого увидим.
— А на флаере к морю полетим?
— Обязательно.
— Здорово!
Дан замер, погружаясь в мечтания о море и полетах, а может быть еще о каких-то вещах, представлявшихся ему красивыми и интересными. Забытое мороженое липкими каплями потекло на новую куртку.
Вход в Центр-Город походил на двери сейфа или на люк космического корабля. Доктор Поляков, а следом и Илья подошли к биометрическому датчику: успешная сверка отпечатка ладони и сетчатки глаза, проба слюны — и дверь с шипением отворилась. Внутри было все так, как и пятнадцать лет назад: холодно, стерильно и душно. Нет, содержание азота, кислорода и углекислого газа наверняка сохранялось идеальным, но Илья все равно не мог отделаться от ощущения затхлости и тяжести этого места.
Шизик в бело-голубой униформе, хоть и все еще в глубоком наркозе, уже сидел в кресле основного пульта. На его висках, на лбу и даже на подбородке сияли новенькие разъемы нейроимплантов.
«И на затылке еще три штуки, — Подумал Илья. — Что ж он так о них мечтал — теперь вот полный комплект. Власть, свобода творчества, счастье! Император Рима, так шутили в Центр-Городе. Может быть, жизнь и стоит пяти-шести лет счастья и свободы? А потом… Потом оперативники службы безопасности снова выйдут на охоту. Только не он — с него хватит».